"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

и отребья. Книга - жизнь, честь, слава, богатство, высочайшие взлеты,
неизмеримое счастье! Могучая любовь человечества! Что же, спросил я, и
погромную макулатуру надо "книгой" величать. Он побледнел: это, говорит,
сор, а сор нельзя сшить даже в книжонку.
- Любопытно, - сказал Рагозин.
- Он помнил каждую книгу, которая у него хоть день побывала в руках. И
раз признался, что, к стыду своему, предан книгам больше, чем людям.
Рассказывал с умилением о московском букинисте, который начинал всякое утро
земным поклоном об упокоении раба божия Николая, - это о Николае Новикове,
первом российском издателе, первом историке русской литературы. Я бы,
говорил бородач, согласен с вами отменить религию, я - человек
просвещенный. Но религию нельзя отменять, потому что просвещенному человеку
надо молиться за Новикова.
- Я таких встречал, видишь ли, - с живостью кивнул Рагозин, - и я бы
их тоже отменил, да нельзя: кто же будет обучать книголюбию?
- Вот-вот! - подхватил Кирилл. - Я уверен - ты это серьезно. Правда?
Вот этот книголюб и привил мне свою лихорадку. Богу молиться я не стал, ну
а книге преклоняюсь.
- Не сотвори себе кумира, - ухмыльнулся Рагозин, но вдруг прибавил
по-деловому: - Давай с тобой заглянем в одно местечко. Литературы - океан!
Знаешь, есть такой утильотдел? Там целый пакгауз бесхозных библиотек.
Пороемся. Читать, правда, некогда, да я давно ищу кое-что... из книг,
понимаешь ли...
- Да ты не извиняйся, я не против, - поощрительно заметил Кирилл.
Они лукаво косились друг на друга.
- Ершист, - повторил Рагозин. - Значит, ссылка-то не без пользы, коли
с таким пылом вспоминаешь. А у меня, бывало, нет-нет да и заноет: не из-за
тебя ли, мол, пошел мальчик в медвежий край, сосать лапу?..
- Хоть ты и крестный мой отец, но за меня не отвечаешь. В купель-то я
сам полез, верно? Мне другое приходило на ум: не подвел ли я товарищей, а с
ними и тебя? Если бы я тогда успел раздать листовки, может, ничего бы и не
было?
- Нет, это было широко задумано у охранки: они решили сразу все
захватить, брали направо и налево. Народ попал в бредень, как густера. Я
только случайно поверх бредня прыгнул.
Уже разгорелась зажженная лампа, и они сели за стол. Едва скользнув
воспоминаниями о разделившем их прошлом, они заговорили о том, что теперь
все время было на душе - о войне, - как вдруг им помешали: кто-то
остановился в сумраке дверей, и Вера Никандровна, прикрывшись от лампы
рукой, сказала:
- Это ты? Заходи.
Была всего секунда паузы, когда Извеков и Рагозин словно решали, как
отнестись к неожиданной этой помехе разговору, который только что
по-настоящему начинался. Но в следующую секунду внимание их невольно
переместилось с себя на вошедшую девушку, и они оба, как по сговору,
поднялись.
Она поцеловала Веру Никандровну в щеку и подставила для поцелуя свою
щеку с такой бездумной быстротой, с какой это делают часто встречающиеся
друг с другом близкие женщины.
- Сегодня воскресенье, я решила, вы - дома, - сказала она и, глядя на