"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

и есть, он самый, видите ли, какая вещь...
Все трое улыбались, как люди, долго ожидавшие встречи и от возбуждения
утратившие толковые слова, но бестолочью первых слов, которые
подвертывались на язык, они выражали как раз то, чего нельзя было не
выразить в такой момент.
- Вот какая история, - повторял Рагозин, чуть подмигивая Кириллу. -
Встретились, а?
- И ведь ни капельки не переменился! Прямо как живой! - говорил
Извеков, кружась около него и притрагиваясь к его рукавам, к его от времени
закатанным в трубочки пиджачным бортам.
- А что мне не жить? Теперь только живи! - отвечал Рагозин.
- И усы колечком. Мама! Он и тогда усы колечком носил, - с восхищением
вспоминал Кирилл.
- Как подобает! - довольно утверждал Рагозин и пощипывал ус.
- Мама! Ты устрой поскорее нам что-нибудь этакое экстраординарное!
- Как же, как же! - отзывалась Вера Никандровна, продолжая
разглядывать гостя. - Сейчас будет самовар.
- Это - да-а! - гудел Рагозин. - Ничего не скажешь! Самовар!
- Ну, спасибо! Удружила. Эх, мама!
- А что же еще можно? - сконфуженно недоумевала мать.
Так, неуклюже изливаясь, проходила первая оторопь радости, пока
чувство не улеглось на душе сияющей поверхностью водоема, отволновавшегося
после мгновенного налета ветра. Тогда Рагозин, осмотрев полку, взял со
стола картонки с крупными надписями рондо - "История", "Социология" - и
хитро усмехнулся:
- Красиво изобразил. А библиотека где?
- Библиотека будет.
- Хозяйственно.
Они взглянули друг на друга уже спокойными изучающими взорами, и
Рагозин без паузы проговорил:
- Не на книжной полке сейчас судьба будет решаться, как думаешь, а?
- Да, конечно. Но и не без книжной полки тоже.
- Вроде как не без высшей математики, а?
- Вот-вот.
- Не думай - я не против, - сказал Рагозин примирительно и опять
засмеялся: - Ершист ты, не любишь, чтобы задевали! И смолоду не любил,
помню!
- Да нет, я ничего, - вдруг застеснялся Кирилл и сразу как-то
по-ребячьи понесся: - Это у меня, знаешь, из ссылки. Встретился там один
редчайший человек, сосланный из Питера. Борода, знаешь, ниже пупа.
- Народник, поди?
- Эсер, думаешь? Ничего похожего. Он про себя говорил, что принадлежит
к книжной партии. Библиотекарь, библиограф, ну и наши складывали у него на
квартире за полками литературу, прежде чем переправлять из Питера на места.
Кончилось ссылкой. Так он, знаешь, нам рассказывал вечерами о книге -
слушать было наслаждение. Читает иногда свою лекцию, а у самого по бороде
слезы бегут. Об эльзевирах, о венецианских альдинах или о нашей русской
вольной печати, о "Колоколе", о "Полярной звезде". Раз я назвал при нем
какую-то брошюру книжонкой. Так он весь затрясся: ты что, говорит, хочешь,
чтобы я тебя презирал? - Книжонка - это, говорит, презренный язык лицемеров