"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

- Поплавать малость в ведерке, - ответил он, звеня ручкой, сбегая вниз
по лестнице.
Воробьи шарахнулись, точно брызги от упавшего в лужу камня, ворона в
оторопи присела на шесте, но раздумала улетать и только возмущеннее
прогорланила свое храброе "кра". Вода била из крана в звонкое дно ведра,
звук быстро глохнул и подымался, подымался, переходя из гулкого бурления в
журчащий плеск, пока поток не вырвался через края и живо не охватил ведра
со всех боков струящимся серебром. Петр Петрович не удержался, подставил
пригоршню под кран и плеснул водой в лицо, потом на лысину раз, другой,
третий. "Кра! Кра!" - вдруг рассвирепела ворона, и он, обернувшись на нее,
сказал:
- Кран, - говоришь? Ладно, не забуду! - засмеялся, набрал еще
пригоршню воды, плеснул вверх, на испугавшуюся птицу, до отказа закрутил
кран и, не вытираясь, побежал с переполненным ведром наверх.
Стоя, голый, в тазу и обливаясь из ковша, он слегка кряхтел от
холодка, пробиравшего все тело. Высокий, хотя не ровный, наклоненный
наперед, он все-таки почти касался кулаками потолка приплюснутой немудрящей
своей светелки, когда растирал спину длинным холщовым полотенцем. Уже за
чаем он расслышал тарахтенье подъехавшей к воротам пролетки, наскоро
дожевал завтрак и опять бегом спустился во двор. Было в нем что-то еще
совсем молодо-слаженное и очень непритязательное - в рабочей кепочке,
ставшей после революции вроде непременной всеобщей формы простоты, в
русской рубахе и незастегнутом поверх нее коротеньком, не то потемневшем
синем, не то посветлевшем черном пиджаке. И на полинялой до рыжизны,
утерявшей сверкание крыл пролетке с кожаной подушкой в трещинах он сидел
так, будто никакого значения не имело, что он едет на былом купеческом ли,
адвокатском ли выезде и словно - того и гляди - он соскочит и начнет
запросто мерить саженками мостовую, раскачиваясь на кругловатых высоких
ногах.
Вразнотык прискакивая, дергаясь, прыгая на булыжнике, он обдумывал -
как приступить к делу, которое даже ему, видавшему виды, казалось и
неприятным, и чересчур замысловатым. Комиссию назначили смешанную из
представителей разных учреждений и большую, - он был седьмым, и на него
возложили председательствование. Следовало проверить всех содержавшихся в
предварительном заключении, и самые места заключения, и мотивы, послужившие
поводом ареста, и обоснованность действий властей. Комиссия была правомочна
освобождать людей, передавать дела из одного ведомства в другое, из младшей
инстанции в старшую, требовать ускорения следствия - словом, как прямо
указали при назначении, наделялась авторитетом, более веским, чем
прокурорский надзор, и властью, выше которой был один суд. Рагозин решил,
что члены комиссии порознь будут знакомиться с заключенными и
подготавливать решения в бесспорных несложных случаях, а сложные - выносить
на рассмотрение всей комиссии. План работы был у него вполне готов, когда
он подъехал к воротам тюрьмы.
Он стукнул в решетку окошечка, и оно тотчас распахнулось. Он назвал
себя и, едва загремели засовы, окинул глазом ворота. Когда-то зеленые, они
были обмалеваны кирпичной охрой, но ему показалось, он узнал даже рисунок -
елочкой разбегавшуюся вверх обшивку - и, входя в отворенную калитку, понял,
что внимание его раздвоилось: он хотел думать о предстоящем деле, а мысли
уводили его в воспоминания, и чем старательнее он оборачивал их к делу, тем