"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

у всех, а поверх всех, над головами, над шапками, над крышами, как весенний
гром. Все стало существенно важно, приходилось быть сразу везде,
повсеместно и уже не прикидываясь невидимкой, а у всех на глазах, чтобы -
куда ни явился - в депо, в казарму, в больницу, на фабрику - каждый знал
бы, что пришел хозяин. В новых и всегда неожиданных местах он чувствовал
себя просто, удобно, как испытанный ходок на привале, да и сам иногда шутя
называл себя проходчиком по народу.
Рагозин поднялся, подошел к окну. Утро чистой голубизною обнимало
спокойные дворовые деревца. Далеко за небосклон оседали плотно настеленные
друг на друга дымно-серые полосы тумана. Уже согрелась почва, слышно было,
как земля отдавала тепло. Возле лужицы под краном скакали воробьи,
распушившись и предерзко, самозабвенно крича. Свирепая ворона сидела на
шесте для флага и пучила на воробьев черничный глаз, выжимая из себя
краткие, похожие на лягушечьи, зовы.
Утро понравилось Рагозину, он пожалел, что из-за поручения, которое
невозможно было отложить, разрушался хороший план - отыскать приехавшего в
город Кирилла Извекова и провести с ним часок-другой на свободе. О приезде
его он услышал незадолго, - в городском Совете говорили, что его назначили
туда секретарем и для него ищут квартиру. Рагозин не видал Кирилла с тех
пор, как девять лет назад завалилось дело с подпольной типографией, по
которому они оба привлекались к суду. Рагозину грозила крепость, но он
вовремя ушел и лет пять скрывался по волжским городам нижнего плеса, от
Астрахани до Нижнего, потом очутился на Оке, работал на Коломенском заводе,
проживая под вымышленным именем у голутвинского мещанина, успел прослыть
там завзятым рыболовом, а к самому перевороту его направили в Петроград. Об
Извекове он знал немного. После ссылки в Олонецкую губернию Кирилл, по
слухам, был связан с военной организацией большевиков, в семнадцатом году
имя его выплыло в газетах - он приехал с фронта на съезд солдатских
депутатов и выступал как раз в тот момент, когда Рагозина отправили в
Кронштадт. Вернувшись в Петроград, Рагозин уже не застал Извекова. Опять он
не слышал о нем добрых два года ни там, где ему случалось бывать до
переезда в Саратов, куда его прислали как человека, хорошо знакомого с
городом, ни в самом этом городе, где толком никто уже не помнил, да и
прежде вряд ли мог знать Извекова - мальчика, когда-то попавшего со
школьной скамьи в тюрьму и затем исчезнувшего бесследно на севере, в топях
и дебрях приозерной глухомани. Рагозину пришло было на ум, что Кириллу,
наверно, любопытно взглянуть на тюрьму, бывшую первой его купелью
испытаний, и что, может быть, не плохо как раз с этого возобновить дружбу -
пусть Извеков отыщет свою камеру, а Рагозин - свою, в которой он сидел еще
в девятьсот пятом, и оба они вспомнят, откуда пошла их закалка. Но тут же
он развеселился от такой мысли - явиться к Извекову после девятилетней
разлуки и позвать его прогуляться в острог.
Он засмеялся громко, оттолкнулся от окна, подошел к зеркалу, провел
обеими ладонями по голове и, увидев себя, подумал, что дружба - вещь
капризная, неизвестно, придется ли Извекову по вкусу вот этакий порядочно
облысевший и заморщиневший дядя с изрядной проседью в кудрявых усах. Он
потрогал в ведре воду. Она согрелась за ночь. Он слил ее и с пустым ведром
пошел из комнаты. Хозяйка квартиры в глазастом капоте, толокшая что-то в
ступке, не отрываясь от дела, поздоровалась, сказала с одобрением:
- Купаться, Петр Петрович?