"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

беспорядочнее они рассеивались.
Он увидел пустынный двор с прибитой пыльной землей. Вот такой же
голой, бесплодной, выродившейся встретила его эта острожная земля, когда
его заставили ступить на нее подневольным плательщиком кровью за
немилосердный порядок, который он вознамерился пошатнуть и которого теперь
не существовало. Больше десятка лет жизни ушло у него на то, чтобы бежать
этих пятен голой земли, оспенными следами развеянных по лицу городов и
городишек, и он почти изумился, что знакомый этот двор еще не зарос травой,
не ожил, не оплодотворился. Он пробежал взглядом по квадратным оконцам
тюремных скучно побеленных корпусов: за какой решеткой платил он свою
кровную дань? За какой решеткой кончила дни его маленькая Ксана? За какой
отсиживали, отдумывали горькие, злые и добрые думы его товарищи, которых
помнил он и которых позабыл, которых издавна знал и которых отроду не
видел? Незряче щурились на свет черные оконца, нетронуто высились
мертво-белые стены, словно притворявшиеся, что за ними - пусто, что они
бездыханны и бездумны. Но, наверно, нет на свете других таких стен, за
которыми всегда, каждый час и каждую секунду, думалось бы так много, с
таким жаром тоски и так тщетно, и почему же до сих пор - спросил себя
Рагозин - все еще должен томиться за ними народ?
- Народ? Народ, да не тот! - вдруг остро усмехнулся он своему вопросу
и, оторвав глаза от тюрьмы, опять собрал внимание, озабоченно зашагал
навстречу подходившей кучке людей, пожал им руки, спросил:
- Ну, что, все в сборе? Одного не хватает? Будем дожидаться или
начнем?
Они прошли во второй двор, в канцелярию тюрьмы или, как теперь
говорилось, домзака - дома заключения, условились о порядке разбора дел, и
Рагозин остался один в комнате с решетками на окне и дверях.
Ему принесли пачку бумаг. На глаз разделив их, он велел раздать членам
комиссии и просмотрел свою долю. Это были протоколы снятых с арестованных
показаний, личные документы задержанных, заявления, опросы свидетелей. Иные
дела показались ему ничтожными, возникшими из мещанской злости, мусорных
самолюбий и наводящих уныние дрязг, иных он не мог сразу понять - что-то
мутно ускользающее, как мошкара, витало вокруг невразумительных писаний;
иные были, очевидно, серьезны и ждали больших решений. Он рассортировал
дела по первому впечатлению и сначала хотел заняться теми, которые счел
легкими, чтобы расчистить поле, покончить с обывательщиной - как он назвал
по виду мелкие дела - и потом перейти к важным. Но, секунду помешкав, он
вдруг сказал:
- А пусть потерпят! - и решил действовать как раз обратно - взяться
сразу за самое сложное.
На одном листе красным карандашом была сделана наискось и подчеркнута
крупная надпись: "Чиновник царской прокуратуры". Рагозин приказал привести
этого обвиняемого и начал читать дело. Оно содержало немного: рабочим
пикетом был задержан ночью с просроченным пропуском помощник советского
нотариуса Анатолий Михайлович Ознобишин, тридцати пяти лет, с высшим
образованием; как выяснилось на допросе, в прошлом он имел звание кандидата
на судебную должность и служил в камере прокурора палаты, однако, по
материалам следователя, он исполнял и более высокие должности, вплоть до
прокурора, и это предстояло установить.
Минут через десять Ознобишин был приведен. Он поклонился, не крепко