"Константин Александрович Федин. Необыкновенное лето (Трилогия - 2) " - читать интересную книгу автора

- Ага! - мстительно сказал Цветухин. - Ну теперь погоди ты! Я перед
твоим стюднем в грязь не ударю. Это изделие народнейшее! (Он щелкнул ногтем
по бутылке.) Есть, правда, возвышеннее его. Но то - авиаторское. Бензина
сейчас мало, и "ньюпоры" наши летают на чистом спирте, так что с авиаторами
можно подняться на недосягаемую высоту. А в штатском обществе выше этого не
взлетишь. Это - лесная легенда. Она рождается на дне оврагов, в глубине
рощ. Во чреве глиняного очажка, величиной в ту же русскую печь. Каждый очаг
- вроде жертвенника тайному божеству. Закрутится дымок, взовьется через
кружево деревьев к небу, глядишь - и начнет, как в первую мартовскую
ростепель, капля за каплей, падать из змеевика в ведерко теплая влага,
наговаривая с тихим звоном лесную легенду. Первая бутылочка этой легенды и
прозвана - первач. Если вино гонят не из хлеба, а из арбузов, то это -
нардяк. Если...
- Очень поэтично, - сказал Пастухов. - Но ты смерть как скучно
рассказываешь.
Егор Павлович беспокойно покосился на Аночку. Она была грустна и
слушала состязание чревоугодников без любопытства.
- Погоди, - сказал Цветухин, приобадриваясь.
- Не старайся, - возразил Пастухов. - Никакой мейстерзингер не
уговорит меня, что этот желтый яд, настоянный на животе гадюки, можно
проглотить. Я уверен, он запрещен докторами.
- Доктора - чудаки! - всплеснул руками Егор Павлович. - Их бы на
площадях лаврами венчали, вокруг них детей, как вокруг елки, водили бы, им
бы пенсию выплачивали, не успели они университетские штаны сносить... если
бы они признали доказанную со времен праведного Ноя истину, что винный
спирт благодетелен для человека! И поверь моему предчувствию: они к этому
придут! Пропишут человечеству разумное употребление чарочки. И обогатятся!
И возвеличатся! И закроют свою медицину навеки, за ненадобностью!
- Аминь, - сказал Пастухов.
Он привалился к плечу Егора Павловича, мигнул Асе, поднял рюмку,
озорно добавил:
- За золотой башмачок!
С бесовской искоркой в глазу он глянул на Аночку, зажал пальцами нос,
выпил самогон, сморщился, прокряхтел:
- Чудесный ты проповедник, Егор.
- Тебя, кажется, не надо красноречиво уговаривать, - нежно сказала
Анастасия Германовна.
- Ты меня глубоко распознала, Асенька, - ответил он и налил еще.
Темп нечаянной пирушки настолько же буйно возрастал, насколько
задержался на подступах к первому глотку.
- Послушай, Егор, - сказал Александр Владимирович, когда бутылка
опорожнилась наполовину, - где ты добываешь этот восхитительный шерибренди?
- Его не так просто раздобыть. Но есть два закадычных друга - они
всегда выручат в нужде. Помнишь ли еще Мефодия Силыча - поклонника муз,
моего однокашника? Нет? Эх вы, петербуржцы! Коротка у вас память.
- Оставь, пожалуйста. Во-первых, я все досконально помню. Во-вторых,
что ты возносишь себя перед петербуржцами? Подумаешь - глубь земли!
- Добавь: глубь русской земли. А ты - петербургский русский, о которых
как будто Достоевский сказал, что они даже не завтракают, а фрыштикуют...
- Чем это я фрыштикую? - обиделся Александр Владимирович. - Паленым