"Клод Фаррер. Подружки" - читать интересную книгу автора

пыли обшивка свидетельствовала о том, что ему довольно долго пришлось
покататься, пока он не подошел наконец к этому перрону, на который вышла
сейчас путешественница с сумочкой в одной руке и с чемоданчиком в другой.
Откуда прибыл этот вагон - с севера, запада, юга или востока, - Селия ни
разу не сочла нужным сообщить этого кому бы то ни было.
Едва прибыв в декабре 1904 года, новоявленная парижанка очень быстро
освоилась со своей названой родиной. И в тот же вечер, болтая с каким-то не
известным ей господином, который настойчиво желал проводить ее домой и с
любопытством спрашивал: "Наверно, вы живете не в этом районе? Я ни разу не
встречал вас здесь", она сразу ответила без всякой тени смущения:
- Нет: я жила на левом берегу. Но я не вернусь туда больше - на этом
берегу гораздо шикарнее.
И действительно, она осталась "на этом берегу" и не отошла от него ни
на шаг, как коза не отходит от того колышка, к которому привязана, - ни на
шаг за все четыре года.
Четыре черных года.
Она прожила их бедной маленькой проституткой второго класса - как тот
вагон, который привез ее: ирония судьбы, этот вагон. Она прожила их, бедная
девочка, слишком опрятная и телом, и духом, слишком воспитанная, пожалуй,
слишком образованная и, конечно, со слишком глубоко укоренившейся культурой,
чтобы спуститься до самых низов, - но слишком скромная, слишком буржуазная,
слишком домовитая, чтобы подняться до аристократии полусвета, в золоченый
герб которой, за отсутствием подлинных геральдических знаков, непременно
входят собственный особняк, собственный выезд и три ряда крупного жемчуга.
Селия сделалась барышней Мулен-Руж и Фоли-Бержер. Она поселилась сначала на
улице Калэ, потом на улице Москвы, сначала в меблированной комнате, потом со
своей собственной обстановкой, после того как доброжелательная подруга
убедила ее в том, что зеркальный шкаф в рассрочку стоит не так дорого, как
за наличные деньги. И, наконец, в те дни, когда у нее хватало отваги, она
решалась выйти из своего района и появиться у Максима и Аббе - но без
ощутимого успеха: шум и толпа пугали ее и заставляли утрачивать то тихое
спокойствие, в котором заключалась ее главная прелесть.
А впрочем, к чему волноваться, двигаться то туда, то сюда, переходить
из одного бара в другой, менять одно кафе на другое? Разве мужчины всюду не
одни и те же - грубые, зверские самцы, с той же наивностью и с тем же
презрением и дерзостью обращающиеся с женщинами, которых они покупают, даже
когда они делают вид, что хорошо к ним относятся? Разве не одинаковое
осуждение окружает повсюду женщину полусвета, разве все не плюют на нее?
Разве самые свободомыслящие из современных мыслителей, которые считают себя
свободными от предрассудков, не хранят в глубине своих душ в совершенно
неприкосновенном виде христианскую мораль, по которой позволяется и даже
рекомендуется всякому человеку - как сильному, так и ученому - торговать
силой своего мозга, рук и ног, но категорически запрещается тем, у кого нет
ни сильных мускулов, ни серого вещества, отдавать и продавать ту
единственную ценность, которой они действительно владеют, - свои поцелуи и
свою нежность?
А все-таки действительно "честные" девушки - это совсем не те, которые
обладают нежным сердцем и правдивой душой, и не те, которые свято блюдут
свои клятвы, и не те, которые забывают о себе для других, и не те, которые
воздают добром за зло, и не те, которые отдают свою жизнь для спасения