"Клод Фаррер. Подружки" - читать интересную книгу автора

остановилось.
После паузы - Селия не знала, была она долгой или короткой, -
гардемарин заговорил; но его слова, казалось, усилили, а не нарушили тишину.
- Взгляните, - сказал он, - это не вода, а молоко; молоко Млечного
Пути, излившееся в море.
Наклон пляжа был так незначителен, что их головы возвышались на
каких-нибудь полметра над текучей равниной. Поэтому волны были видны в
ракурсе, скрывшем глубину и даль; и самые мельчайшие изгибы их были заметны.
Ветра не было. Волны ударялись о берег. Большие цилиндрические валы мерно
вздували сонную воду, как дыхание колышет грудь спящей женщины. Волнения
почти не было, только ночной ветер морщил поверхность мелкой рябью. С высоты
скал это было бы незаметно. Но для глаз Селии и Пейраса каждая волна под
каждым порывом ветра увеличивалась и меняла свой вид. Поэтому отсветы луны,
вместо того чтобы усыпать море бесчисленными блестящими и скользящими
пятнами, похожими на рассыпанные новые монеты, оказывались сплошным и единым
молочно-белым свечением из мириад светлых точек, перемежавшихся с темными
пространствами.
- Да, - сказала она, - это молоко: оно нагревается, оно сейчас закипит.
Послушайте, как оно шумит.
Медленные, низкие волны шли одна за другой и умирали на песке пляжа. И
от прикосновения то набегавшей, то удалявшейся воды песок издавал легкий
шорох, и вправду напоминавший шипение закипающего молока.
Слегка обернувшись, гардемарин посмотрел на свою спутницу. Он повторил:
- Молоко, которое сейчас закипит.
И замолчал, прислушиваясь. А потом повторил, убежденно:
- Молоко, которое сейчас закипит, да...
И продолжал внимательно смотреть на молодую женщину. Наконец он
спросил:
- Где вы родились?
Она вздрогнула и ответила не сразу:
- Далеко. Очень далеко отсюда.
Он не настаивал. Он опять уже смотрел на звезды и продолжал вполголоса,
обращаясь больше к самому себе, чем к ней:
- Когда я был маленький, я больше всего любил утром, только что вскочив
с постели, бежать в кухню и смотреть на большую медную кастрюлю, где кипело
молоко к завтраку. Кастрюля была низкая и широкая, с отлогими краями. Молоко
надувалось огромным пузырем. Я смотрел, как мало-помалу плотная, густая
пенка морщилась и натягивалась. И вот она разрывалась, пузырь лопался, и
белое кипящее молоко прорывалось в середину, как будто желая вылезти из
кастрюли. Кухарка торопливо подбегала с мокрой тряпкой в одной руке и
серебряной ложкой в другой. Она вонзала ложку в молоко, чтобы прекратить
кипение; и уносила кастрюлю, схватив ее мокрой тряпкой, чтобы не обжечься.
Она слушала, таинственно убаюканная этим странным воспоминанием
детства. Инстинктивно она тоже захотела ответить чем-нибудь подобным:
- А когда я была маленькая...
И вдруг остановилась в порыве стыдливости, свойственной дамам
полусвета, когда они говорят о том времени, когда были еще честными
женщинами. И, поколебавшись, она невнятно пролепетала:
- Когда я была маленькая, я была несчастна.
Он спросил, движимый скорее нежностью, чем любопытством: