"Клод Фаррер. Когда руки грубеют (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

счастливы".
"Подумай, мясо опять вздорожало на три су!"
"Я заходила днем к мадам Дюран. Очень симпатичная женщина..."
"Хозяйничаешь, чинишь белье, посмотришь в окно на соседей, - где уж тут
выбрать время, чтобы почитать книжку?"
Все-таки, разумеется, это та же самая душа! Когда-то, чтобы последовать
за ним, она прибегла бы к опиуму; теперь кинулась бы в Сону. Он был
совершенно уверен в этом. Если так, что значат внешние перемены? Пусть новое
платье сшито из грубой шерсти вместо шелка - не все ли равно, в какую
бутылку налит дорогой ликер?
Он думал - и холод пробегал по его плечам: "Мы сошлись, наперекор всем
предрассудкам и правилам морали. Ради нашей любви мы перешагнули через два
трупа. В праве ли мы подменить эту любовь, вначале похожую на кровавую
свадьбу Ромео и Джульетты, банальной супружеской нежностью каких-нибудь
господина и госпожи Дени? Из этой женщины, которая была героиней поэмы, имею
ли я право сделать домашнюю хозяйку? А я сам? Мы оба, когда-то в объятиях
друг у друга, перед пятью обнаженными шпагами оправдавшие наш общественный
протест сверхчеловеческой силой духа, - смеем ли мы сделаться мещанской и
мелкой супружеской четой? Мне кажется - нет! Не смеем".

XXI

Они оживленно спорили, стоя друг против друга. На серых плитах мыльная
вода испарялась, оставляя следы, похожие на плесень. Сначала она не
соглашалась.
- Но если мы счастливы?
Он возражал:
- Мы убивали! Если это мы сделали для того только, чтобы быть
счастливыми жалким счастьем всех этих Мартенов и Дюранов, то мы чудовища
жестокости и эгоизма. Когда ставишь себя вне закона, надо быть выше закона.
Она молчала, потупив глаза.
- Мы имеем право на то, что свершили, - говорил он, - но лишь с тем,
чтобы на развалинах прошлого воздвигнуть настолько яркое счастье, пред
которым потускнело бы все, и наше преступление превратилось бы в доблесть.
Мы должны были оставаться героями. И вот, жизнь низводит нас на уровень того
человечества, для которого созданы законы.
Она подняла глаза.
- Что же делать? - спросила она.
- Что делать? - повторил он. - По-моему, обратной дороги нет. Жизнь
затянет нас окончательно в тину. Мы не созданы для того, чтобы зарабатывать
насущный хлеб. Мы перешагнули грань, разделяющую два класса человечества:
низший, который живет, и высший, который грезит. Перейти из второго в
первый, перейти добровольно, как мы, - это преступление. Но бросить эту
жизнь мы теперь уже не можем. Прежде всего нужно жить.
Она размышляла, сдвинув брови, словно собираясь со своими мыслями, а
быть может, и с мужеством. Он глядел на мыльные пятна на полу.
- Послушай... - сказала она вдруг.
Она начала говорить. При первых словах он вздрогнул, но она удержала
его мягким движением руки, и он молча выслушал ее до конца.
Когда она кончила, он прошептал: