"Филипп хосе Фармер. Убить бога (Ночь света)" - читать интересную книгу автора

сбросили с пьедестала, но там, где теперь должно было быть пусто, стоял
Бэн Дрэмон. Другой.
Джон ухватился за край пьедестала и одним легким движением взобрался
на него. И оказался один на один со статуей. Нет, не со статуей. С
человеком. Кэриеном. Он стоял в том же положении, что и низвергнутый Бэн
Дрэмон. Правая рука поднята в приветствии, в левой - жезл, рот открыт в
немом крике.
Кэрмоди коснулся кожи лица, более темной, чем у аборигенов, но
светлее, чем бронза статуй.
Она была твердой, гладкой и холодной. Если это и не металл, то нечто
весьма похожее. Насколько можно было разглядеть, глаза потеряли свою
окраску. Джон нажал на одно из глазных яблок пальцем, но оно уже было
твердым, как камень. Однако когда он сунул палец левой руки в открытый рот
лже-статуи, то ощутил, что язык еще мягкий.
Поразительно! Как же человек может превратить свою протоплазму с
мизерным содержанием меди и других металлов в твердый сплав? Вероятно, это
опять воздействие звезды, Кэрмоди сразу же вспомнил мужа миссис Кри.
Да, поистине человек может быть богом. Нет, богом - это слишком
громко, титаном. Но титаном, не умеющим распорядиться своей мощью. Ну
почему человек может иметь это могущество только Ночью? Ведь его хватило
бы, чтобы покорить всю Вселенную! Не было бы ничего невозможного! Человек
мог бы передвигаться с планеты на планету, с Авеню замка Бунт на Радости
Данте до Бродвея на Манхэттене на планете Земля, отстоящей на 1.500.000
световых лет. Человек мог стать кем угодно, сделать что угодно, играть
звездами в пространстве, как ребенок играет мячом. Время, пространство и
материя перестали бы быть стенами, они стали бы дверьми, через которые
можно пройти куда угодно. Человек мог стать кем угодно: деревом, как муж
мамаши Кри, статуей, причем не прибегая к сложной технологии, не зная
химии и биологии.
Во всем этом был один недостаток. После всех этих метаморфоз, человек
не мог совершить другого чуда: воскресить себя. Ибо превращаясь - умирал.
Эта статуя должна была умереть, как должен умереть Скелдер,
превратившийся в придаток своей прихоти. Он умрет, как умрет Раллукс,
горящий в воображаемом пламени иллюзорного ада. Они все умрут, все. "А как
насчет тебя, Джонни-бой, - подумал он. - Ты хочешь только Мэри? Какой вред
от нее? Все остальные обрекают себя на страдания и гибель. Но какие
страдания в том, что ты дашь жизнь Мэри? Неужели ты исключение?"
- Я, Джон Кэрмоди, - прошептал он. - Я всегда был, есть и буду
исключением...
Откуда-то сзади и снизу до него донеслось рычание. Затем крики людей.
Снова рычание, чьи-то предсмертные вопли. И опять рев. И затем странный
звук, будто лопнул мешок. Кэрмоди почувствовал, что ноги его стали мокрыми
до колен. Он посмотрел вокруг и увидел, что луна зашла за горизонт и
подымается солнце. Неужели минула ночь, а он так и стоял здесь в пурпурном
тумане? Стоял и грезил?
Он моргнул и покачал головой: он опять поддался чужому влиянию. Его
опять захватили бронзовые мысли человека-статуи, и для него время потекло
столь же медленно и сонно, как для этого бронзового истукана.
Наконец, он пришел в себя. Попытался двинуться, но понял, что
прикован к этому монументу. И не только мысленно. Палец, который он сунул