"Дж.Шеридан Лэ Фаню. Кармилла " - читать интересную книгу автора

ее как бы противился телесной немощи: говорила она живо и очень умно.
Иногда она мельком упоминала о родном доме, рассказывала какую-нибудь
историю, описывала памятное с детства происшествие - и вырисовывались люди
не здешние, живущие иными обычаями, вовсе нам незнакомыми. Должно быть, она
приехала издалека; поначалу это было непонятно.
Однажды мы так сидели в лесу, и мимо нас потянулась похоронная
процессия. Хоронили дочку нашего лесника, очень милую девушку, я ее часто
видела. Согбенный безутешным горем отец понуро брел за гробом единственного
своего ребенка. Крестьяне шли следом по двое и пели погребальную песнь.
Я почтительно встала и присоединилась к тихому песнопению.
Моя подруга вдруг дернула меня за рукав, и я изумленно обернулась к
ней. Она сказала сухо и резко:
- Ты что, не слышишь, как они фальшивят?
- Да нет, по-моему, очень стройно поют, - возразила я, озадаченная и
огорченная: не хватало, чтобы заметили наши неуместны перекоры!
И снова запела вместе с ними, но Кармилла оборвала меня еще резче.
- Не терзай мне слух! - сердито сказала она и заткнула уши
пальчиками. - Да почем ты знаешь, что мы с тобой одной веры? Мне ваши обряды
противны, и похороны я ненавижу. Какая дурацкая суета! Зачем она? Ты тоже
умрешь, и все умрут, и чем скорее, тем лучше. Пойдем домой.
- Отец со священником на кладбище. Я думала, ты знаешь, что ее сегодня
хоронят.
- Ее? Кого это - ее? Какое мне дело до крестьян! Не знаю, кто она
такая.
- Бедненькая, ей тому с полмесяца привиделся призрак; она захворала и
вчера умерла.
- Не говори мне о призраках, я спать не буду.
- Минуй нас мор и погибель, но похоже, что не минуют, - продолжала я. -
Молодая жена свинопаса умерла неделю назад:
ей померещилось, будто кто-то во сне впился ей в горло, и она чуть не
задохнулась. Папа говорит, что в гнилой горячке чудятся всякие ужасы.
Накануне она была совсем здорова - и вот, исчахла за неделю.
- Ну, ее-то, надеюсь, уже похоронили, напелись над нею и не будут
изводить нас заунывным воем и мужицким наречием. Ох, как я переволновалась.
Сядь со мною рядом, поближе, возьми мою руку, сожми ее - крепче - еще
крепче.
Мы пошли к замку, и она едва добрела до следующей скамейки, опустилась
на нее - и я в страхе оцепенела. Лицо ее стало иссиня-черным; она стиснула
зубы и кулаки, насупилась, сжала губы, уставилась в землю и затряслась, как
в лихорадке. Изо всех сил старалась она, задыхаясь, подавить этот приступ;
наконец у нее вырвался сдавленный мучительный вопль, и она понемногу
успокоилась.
- Ну вот! - проговорила она. - Погребальные песнопения до добра не
доводят! Держи, держи мою руку. Прошло, почти прошло.
Потом и совсем прошло; и, наверно, чтоб сгладить тяжелое впечатление,
она необыкновенно оживилась и разговорилась.
Впервые я вспомнила слова ее матери о ее хрупком здоровье, и впервые
она почти рассердилась. Но через полчаса нездоровья и гнева как не бывало:
точно растаяло летнее облачко. Лишь однажды случилось ей вновь прогневаться.
Об этом стоит рассказать.