"Ориана Фаллачи. Ярость и гордость (антиисламский памфлет) " - читать интересную книгу автора

приезда. И все же он посвятил мне целый день и безгранично великодушно
обращался со мной так, как если бы я была старым другом или девушкой, за
которой ухаживают. Он даже проявил по отношению ко мне самый трогательный
знак расположения, когда-либо полученный мной от мужчины. Пожаловавшись на
невыносимую жару, он вышел переодеться. Вместо драгоценной кашемировой
накидки, надетой на голое тело, он надел легкую футболку с изображением
Попая, персонажа мультфильма, забавного морячка с вечно зажатой в зубах
трубкой, который, чтобы стать сильнее, всегда ест консервированный шпинат. И
когда я, сквозь смех и не веря своим глазам, спросила его, где он нашел
такую дикую одежду и почему надел ее, он с ангельской невозмутимостью
ответил: "Я купил ее на рынке в Новом Дели, а надел, чтобы доставить вам
удовольствие".
Интервью было каскадом невероятных историй. Унылое детство с книгами и
учителями: в шесть лет он изучал санскрит, астрологию и литературу, в десять
- диалектику, метафизику и астрономию, в двенадцать - искусство управления.
Как Папа. Как король. Его юность была мрачно проведена в усилиях стать
совершенным монахом, преодолевать искушения, подавлять желания. Единственная
радость был огород, где он выращивал гигантские кочаны капусты. Он рассказал
и о своей любви к механике и о том, что если бы он имел возможность выбирать
профессию, то мог бы стать инженером, не обязательно монахом. Тем более
далай-ламой. "В дворцовом гараже я обнаружил три старых автомобиля, которые
были присланы в качестве подарка моим предшественникам. Два "Беби Остин"
1927 года выпуска - один голубого, другой желтого цвета - и оранжевый "Додж"
1931 года. Они были совсем ржавые, но я вернул их к жизни и даже выучился
водить их во внутреннем дворе дворца. Только во внутреннем дворе дворца и
можно было ездить. В Лхасе у нас не было дорог. Только тропинки и тропы для
мулов". Он рассказал мне о Мао Цзэдуне. В возрасте восемнадцати лет он был
приглашен к Мао Цзэдуну в гости, но уехать не смог. Его продержали
одиннадцать месяцев.
"Я позволил ему сделать это, потому что полагал, что мое пребывание в
Пекине спасет Тибет, однако... Бедный Мао. Вы знаете, было что-то жалкое,
трогательное в Мао. Он вызывал какую-то нежность. У него были грязные
ботинки, плохо пахло изо рта. Он курил одну сигарету за другой и постоянно
говорил о марксизме. Только однажды он сменил тему и признал, что моя
религия - очень хорошая религия. Тем не менее он никогда не говорил
глупостей".
Далай-лама рассказал мне о зверствах мао-истов в Лхасе и о своем
бегстве с Тибета. Ему было двадцать четыре года. Он переоделся солдатом и
покинул разграбляемый дворец. Смешался с обезумевшей толпой, добрался до
окраины столицы,, там украл лошадь и, преследуемый низко летящим китайским
самолетом, скакал, спасая жизнь. Пересидев опасность в пещере, снова бежал.
Пересидев опасность в кустах, бежал опять. Гора за горой, деревня за
деревней, наконец, он прибыл в Дхарамсалу, но для чего? Теперь его подданные
разбросаны по всей Индии, по всему Непалу, по всему Сиккиму, после его
смерти будет практически невозможно найти преемника, почти наверняка он -
последний из далай-лам. О... его голос прервался, когда он произносил это
"почти наверняка он - последний из далай-лам". В этом месте я перебила его,
я спросила: "Ваше Святейшество, вы способны простить своих врагов?" В ответ
- ни да, ни нет, он просто уставился на меня с непониманием, остолбенев.
Вновь обретя дыхание, он вскрикнул: "Враги?! Я не считал и не считаю