"Ориана Фаллачи. Ярость и гордость (антиисламский памфлет) " - читать интересную книгу автора

гонорары очень мне нужны. Если бы у меня их не было, продавать карандаши на
флорентийских улицах пришлось бы мне. Но я не пишу ради денег. Я никогда не
писала ради денег. Никогда. Даже когда я была очень молода и мне нужны были
деньги на учебу в университете (факультет медицины з то время стоил очень
дорого).
В семнадцать лет меня взяли репортером в одну из ежедневных
флорентийских газет. А в девятнадцать лет я была уволена без предупреждения
за отказ стать продажной журналисткой. Тогда от меня требовалось написать
ложь о выступлении известного лидера, к которому я питала глубокую неприязнь
(лидер тогдашней Итальянской коммунистической партии Пальм и-ро Тольятти).
Кстати сказать, статью мне предлагали не подписывать. Я ответила, что
неправду писать я не буду. Главный редактор, жирный и чванливый, из партии
демократических христиан, орал мне, что журналист - это писака, который
обязан писать то, за что ему платят. "Нельзя плевать в тарелку, из которой
ешь". В бешенстве и негодовании я ответила, что такую тарелку он может
оставить себе и что я лучше умру от голода, чем стану таким писакой. Он
немедленно уволил меня. По этой причине, оставшись без зарплаты, я не могла
платить за университет и так и не получила медицинский диплом.
Да, никто и никогда не сможет заставить меня писать ради жалких денег.
То, что я написала за свою жизнь, не имеет никакого отношения к деньгам. Я
всегда отдавала себе отчет в том, что написанные слова могут гораздо сильнее
влиять на человеческие умы и поступки, чем бомбы, чем штыки, и что чувство
ответственности, порожденное осознанием этого факта, не может соседствовать
с мыслью о деньгах или обмениваться на деньги. Соответственно моя статья об
11 сентября была написана не ради денег. Не из-за денег я подчинила себя
бешеному рабочему ритму, который разбил мое измученное тело. Мой ребенок,
мой важный роман был уложен спать не для того, чтобы дать мне заработать
больше денег, чем мои небогатые авторские гонорары. Тут-то и наступает самое
интересное.
Наступает самое интересное, потому что, когда возбужденный главный
редактор прилетел в Нью-Йорк и попросил нарушить мое уже нарушенное
молчание, мы не договаривались о гонораре-. Он просто игнорировал эту тему,
а что касается меня, я считала аморальным говорить о деньгах в отношении
работы, изначально связанной со смертью множества человеческих существ и,
кроме того, направленной на то, чтобы прочистить уши глухим и раскрыть глаза
слепым. Когда раздули огонь костра, на котором меня как еретика должны были
сжечь, и все было готово для того, чтобы повесить меня, как салемскую
ведьму, он все-таки неожиданно сообщил мне о том, что плата за бешеную
усталость была готова. Очень-очень-очень щедрая плата. Такая щедрая (я не
знаю сумму и не желаю ее знать), что она с лихвой возместила бы мне крупные
расходы на долгие межконтинентальные звонки, добавил он. Ну так вот. Хотя я
и понимала, что, согласно законам экономики, плата мне справедливо
причитается (не случайно ведь статьи, написанные для его газеты моими
клеветниками, регулярно и щедро оплачивались), очень-очень-очень щедрая
оплата так и не попала в мой карман. Я сразу же отказалась от нее. Или
точнее, услышав, что плата готова, я почувствовала те же замешательство и
удивление, которые почувствовала за пятьдесят шесть лет до того, когда
узнала, что итальянская армия собирается выплатить мне как юному солдату
Корпуса добровольцев в борьбе за свободу, увольнительное пособие за мою
борьбу с нацистами и фашистами. (Я вспомнила про этот эпизод потому, что в