"Джорджо Фалетти. Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)" - читать интересную книгу автора

отдавал соленой горечью и расчищал небо от последних туч минувшего
пасмурного дня. Теперь у него над головой сверкала немыслимая голубизна,
словно бы небо взяло реванш у непогоды. Правда, в вышине, среди небоскребов,
запрудивших узкую улочку, был виден лишь крошечный его квадрат. В Нью-Йорке
небо, солнце и простор - привилегия богатых.
Он, кстати говоря, постепенно внедряется в эту категорию. В число тех,
кто гребет деньги лопатой, - и все благодаря чокнутому бунтарю Джерри Хо,
тому, кем он был и кем стал. Телефонный звонок Джерри разбудил, но не удивил
Лафайета. Глядя накануне вечером, как художник выходит из зала с какой-то
страхолюдиной, Лафайет полностью отдавал себе отчет в том, что за роль
отведена данной девице в извращенном сознании Джерри. Сам он такую бабу не
пожелал бы и врагу, однако не исключено, что его курице, несущей золотые
яйца, необходима изрядная порция самоуничижения, чтобы творить мерзости,
которые у него лично вызывают рвотные позывы, но которые жадно глотает
публика. Полотна Джерри всколыхнули новую волну интереса к изобразительному
искусству начинающих художников. Вновь вышли из тени коллекционеры, вновь
начали крутиться большие деньги. Похоже, вернулись старые добрые времена
Баскиа и Кита Харинга. А он вслед за хитрецом Энди Уорхолом сумел поставить
на фаворита, которого надо, однако, холить и лелеять, как всех породистых
животных. И не важно, что творчество Джерри замешано на всех типах
наркотиков, имеющихся на рынке: из Лафайета жизнь давно выбила всякую
щепетильность, а Джерри достаточно взрослый, чтобы самому выбирать способ
саморазрушения. Если прикинуть, обмен получается равноценный: Джерри от
Лафайета - горючее для генерирования идей, Лафайету от Джерри - пятьдесят
процентов всего, что породит его голова.
Лафайет опустил пакетик в карман своего спортивного костюма и двинулся
вдоль кирпичных фасадов Уотер-стрит.
Встававший впереди Бруклинский мост был уже позолочен солнцем, а до
Уотер-стрит оно еще не добралось. По мосту бежали машины, их утренний гул
нарушал тишину еще сонной улочки.
За спиной осталась припортовая Саут-стрит, которую теперь перестроили,
обставили бутиками и достопримечательностями для туристов типа старого
рыбного рынка на берегу Ист-Ривер.
С первого дня, как он приехал в Нью-Йорк, Лафайета больше всего
поразило в этом огромном городе одно. Несмотря на то, что Манхэттен - это
остров, а Нью-Йорк находится на побережье, он совсем не похож на портовый
город. Океан здесь превращается в реку, сливается с ней в постоянном
противоборстве, как будто настоящее море, презрев этот уголок мира,
подбросило сюда лишь свои ошметки. И только чайки неизменно охраняют его
границы. Иной раз какая-нибудь одна доберется аж до Гарлема и затеет свару с
голубями из-за корма.
Лафайет повернулся и с улыбкой оглядел свой новенький, сверкающий
автомобиль. Далеко же он ушел от своего голодного, оборванного детства.
Теперь, спустя столько лет, он наконец может позволить себе игрушки, на
которые имел право в нежном возрасте.
Воспоминания были теперь окутаны туманом, словно какой-то отдел его
памяти работал на то, чтобы окончательно их вычеркнуть. В шестнадцать лет он
сбежал из родной деревушки в Луизиане, где ожидание, казалось, было записано
в генокод обитателей. Все словно бы пребывали в полудреме, не умея заснуть
как следует. И ждали. Лета, зимы, дождя, солнца, прохода поезда, прибытия