"Юлий Файбышенко. Троянский конь" - читать интересную книгу автора

их уже семь лет, с тех пор как ушел от жены...
- Вы развелись? - спросила фрау Эммих. - Разве вы не католик?
- Католик, - сказал Бергман, - я не развелся, а просто ушел. Мы давно
не живем вместе. И ее это мало чего лишило, поскольку она получила все
наследство моего отца.
- Прозит, - сказал фон Шренк, - за прекрасную Бетину.
- Прозит, Эрих, но, по-моему, вы очень нежно посматривали сегодня на
подругу Руппа...
- Прозит, - выпил Бергман.
- Рупп, - сказал фон Шренк, - возможно, эта война преступна и
самоубийственна для нас. Возможно, мы зря не прихлопнули еще в тридцать
третьем этого подонка, что сидит там, наверху. Но война уже идет. От судьбы
ее зависит судьба каждого из нас и судьба всех немцев. Я думаю, вы осознаете
это. Я пытался сегодня помочь вам в неприятной истории, в которую вы
вляпались. Думаю, что отчасти уже помог, а в дальнейшем мы это замнем
совсем. Я вам друг, Рупп, и не думайте, что я забыл, на каком волоске висела
моя жизнь и кто этот волосок обратил в крепкие веревки моих кишок и жил - да
простит мне Бетина такой физиологизм. Я помню добро, Рупп. Но если я увижу
или пойму, что вы по-прежнему помогаете нашему врагу - да-да, Рупп,
помогаете ему своими поступками, - я перестану быть вам другом. А врагом фон
Шренка я вам быть не советую.
- Благодарю за предупреждение, Эрих, - сказал Бергман, - давайте выпьем
еще раз за нашу прекрасную даму.
- Нет, пили уже довольно, - скрипнула стулом фрау фон Эммих, -
благодарю за отличный вечер.
- Простите, что он не удался, - сказал голос Бергмана.
- Он удался, - сказал холодный голос Бетины, - я побыла в компании
друзей, настоящих немцев и настоящих мужчин, я побыла на фронте и в ближнем
тылу и возвращаюсь домой успокоенная. Пока у нас есть такие люди, как мой
муж и мой друг Эрих, Германия может быть спокойной за свою судьбу.
- Я с вами согласен, фрау Эммих, - ответил безличный голос Бергмана.
Минут через пятнадцать в доме все затихло. А Полина лежала и
вспоминала. Сретенку утром с дворниками в фартуках, сердито заметающих в
кюветы палые листья; автобусы, полные людей, фонари, гаснущие в рассвете, и
Колю в свитере и галифе, поджидающего ее у парадного. Цоканье владимирских
тяжеловозов по булыжнику, рослые фигуры ломовиков в брезентовых плащах и
картузах, идущих рядом с телегами, мороженщиц, вытягивающих на тротуары свои
лотки, трехтонки, полные тюков, и листья, осенние листья сорокового года. От
них щемило сердце и глаза наливались тоской предчувствий. И Коля шептал ей в
Измайловском парке: "Полька, неужели это правда? Неужели мы вдвоем навсегда?
Никак не могу поверить!" Где-то он воюет, ее Коля?..
Бергман чужой и уже родной человек... Немец, но свой... Она всем
сердцем чувствовала, что свой. Этот черный из гестапо, теперь он не выпустит
Руппа из виду... Но почему она думает о нем? Какое она имеет право о нем
думать? Как сказал этот Шренк: "Пока война идет - и от исхода ее зависит
судьба каждого немца?" Но ведь и судьба каждого русского тоже. Все
правильно. Идет война, и каждый должен быть со своим народом.
Она подошла и распахнула окно. Вот-вот должна была зацвести в саду
сирень. Ночь была прохладной, но запахи цветения тем пронзительнее... Ах,
какие бывали вечера в Москве, когда зацветала сирень! Они с девчонками