"Юлий Файбышенко. Троянский конь" - читать интересную книгу автора

делаем, преступление. Без халатов мы несем с собой миллионы микробов.
- Попробую, товарищ врач, - говорит Надя.
Совсем неподалеку разрыв, за ним второй. Протяжный вскрик раненого.

Апрельское солнце становилось все неугомоннее, входило в сны, разжигая
их своим горячим светом, будило, пронизывая марлевые занавески. Полина
просыпалась, секунду лежала, вслушиваясь. Уже ухал, раскалывая чурбаки во
дворе, Иоахим, уже шаркала и звенела кастрюлями в кухне Нюша, уже проходил,
хрупая сапогами, немецкий пост, сменяя охрану в дотах у реки, пора было
вставать. Тянуло утренней свежестью.
Она накидывала на ночную рубашку халат и бежала на кухню. Там,
поздоровавшись с Нюшей, стягивала халат с плеч, мылила шею, уши, плескала
водой в лицо, блаженствовала. Но одним ухом все время сторожила: не
раздастся ли уверенный мужской шаг, не скрипнет ли хромовый офицерский
сапог. Один лишь раз он застал ее умывающейся. Вошел, в сапогах, в галифе, в
сорочке с расстегнутым воротом, и она пронеслась мимо него, разъяренная и
испуганная, как косуля, застигнутая охотником.
Она и чувствовала себя дичью, которую подстерегает опытный и чуткий
стрелок. И целый день, прислушиваясь к этим шагам, прячась от встреч, она
жила в непрерывном тюремном заключении, устроенном ею для себя добровольно.
Он был немец, этим все сказано. Правда, порой она не могла устоять.
Сквозь дощатые стены дома утренние звуки проходили легче, чем морские волны
сквозь гальку. Слышно было, как он мылся во дворе, плеща водой, фыркая и
прокашливаясь, как, коротко наказав что-то Иоахиму, уходил в дом. Половицы
гудели под его шагами. Он был рослый плотный мужчина лет тридцати пяти,
темноволосый, с небольшими залысинами над бугристым лбом. Со смуглого лица с
горбатым крупным носом смотрели небольшие твердые коричневые глаза. Тяжелые
брови почти сходились на переносице, а крепкая челюсть и резкие морщины на
впалых скулах делали лицо его строгим, почти жестоким. Это было мужское
лицо. И даже не очень немецкое. Ей казалось, что он больше похож на
француза, но она знала, что он вюртембержец. Шваб.
Он начинал бриться на кухне. Нюша ставила ему горячей воды в
металлическом бокале, и безопасная бритва на длинной черной рукояти начинала
чиркать по проволочной щетине майора. Вот тогда, движимая неясными самой
инстинктами, она появлялась на кухне. Безразлично приняв его приветствие,
пробормотав ответное "Гутен морген", она начинала помогать Нюше, вставлять в
печь казаны и сковородки, мыла посуду, вытирала вилки и ножи, но надо всем
этим слух ее завороженно ловил чирканье бритвы, мыльное взбивание помазка.
Изредка она успевала скользком углядеть его отпяченную языком щеку и глаз,
уведенный к переносью, чтобы лучше следить за лезвием. Потом он уходил, и
денщик, являясь ему на смену, наводил полный порядок на полке, где были
расставлены его бритвенный и умывальный приборы.
Полина добиралась к себе в комнату совершенно разбитой. Ей казалось
ужасным, что она не высидела в своем заточении. Она не смела и задуматься,
какая сила вынесла ее на кухню. Она ненавидела постояльца за то, что
вынуждена жить с ним здесь, в одном доме, за то, что он так нагло уверен в
себе, за то, что она не может усидеть в комнате, услышав чирканье бритвы, за
то, что он немец, наконец. Она поспешно призывала на помощь воспоминания.
Муж. Москва. Боже, каким она была несмышленышем! Двадцать два года, взрослая
женщина, второй год замужем. Уже дебатировался вопрос о детях, а нагрянуло