"Авраам Иехошуа. Любовник" - читать интересную книгу автора

мотора, который после сорокасемилетней службы стал несколько скрипучим.
Слабый, смешной такой скрип. Биение сердца вечного младенца, младенца
престарелого, но довольно крепкого.
- В порядке. - Я осторожно опустил капот, улыбнулся ему. Он внезапно
приободрился.
Движение на улице для этого раннего часа было необычно интенсивным.
- У тебя есть деньги?
Подумав, он сказал:
- Не беспокойся.
- Если тебя отпустят сегодня, приезжай сюда. Поживешь еще у нас. А если
почему-либо задержат, все равно не забывай нас, дай о себе знать...
Он рассеянно кивнул.
И последняя картина, врезавшаяся мне в память, - бодрое помахивание
руки из окна машины, заскользившей вниз по улице.
Я вернулся домой. Сонная Дафи сидела непричесанная в кресле в гостиной,
Ася, уже одетая, - в рабочей комнате. "Он вернется к вечеру, я уверен, все
обойдется". Она улыбнулась мне спокойно, продолжая работать. Вечером он не
вернулся. Мы ждали звонка до позднего часа. Напрасно. В течение нескольких
дней его простыни, аккуратно сложенные, лежали на подушке в рабочей комнате,
и мы еще были убеждены, что он вернется. Прошло еще несколько дней - и
ничего. Наверно, все-таки его мобилизовали. Война все разгорается, а его
нет.
В доме бабушки не было никаких признаков его присутствия. Только ставни
закрыты. Вероятно, перед уходом на призывной пункт он успел там побывать.
Сумасшедшие дни текут медленно. Первое прекращение огня, второе, начало
затишья. А он так и не объявился. И все стало обрастать каким-то значением,
все эти последние часы вместе с ним. Прошла еще неделя. Его нет. Как будто
решил поиздеваться над нами. Я наведался в военную комендатуру, но там было
такое скопище бушующего народа, что я тотчас же оттуда выскочил.
Шло время. Демобилизовали первых резервистов. Первый дождь. Я снова
пошел на прием в комендатуру, терпеливо дождался своей очереди. Дежурная
выслушала меня с удивлением, подумала, наверно, что я пришел нарочно
морочить ей голову. Не захотела даже записать его имя. Без личного номера,
номера полевой почты или названия части они не могут объявить розыск.
- С чего вы решили, что его мобилизовали? И действительно, с чего?..
- Кто он вам? Двоюродный брат? Родственник?
- Друг...
- Друг? Так обратитесь к его семье. Мы имеем дело только с членами
семьи.
Дни идут. Ася не говорит ни слова, но меня грызет ужасное беспокойство,
как будто я виноват, как будто его исчезновение связано со мной. Как мало
мы, в сущности, знаем о нем, даже не знаем никого, к кому можно было бы
обратиться с расспросами. У Эрлиха был знакомый в пограничной полиции, я
сообщил ему имя, чтобы узнать, не уехал ли он из страны. Может быть, он
просто сбежал. Через два дня я получил официальное сообщение: человек с
таким именем пределов страны не покидал. Я ходил по больницам, просматривал
списки раненых. Длинные, путаные списки, все вместе - больные и раненые.
Однажды вечером я открываю дверь одной из больших больниц, иду по коридорам,
заглядываю в палаты, иногда захожу внутрь и брожу между кроватями, молча
смотрю на юношей, играющих в шахматы или жующих шоколад. Время от времени