"Евгений Евтушенко. Четвертая Мещанская " - читать интересную книгу автора

самому себе на выход. - И вдруг снова помрачнел.
Потом он стал одеваться. И с появлением на нем белой силоновой
рубашечки, пестрого пиджака с разрезом позади, небесных брюк, остроносых
мокасин и уже известного бронзового перстня снова превратился из грустного
мальчишки в великого футболиста.
- Да, а что с Риммой?- спросил Кока.
- Как что с Риммой?- не поняли мы.
- Она зашла ко мне перед матчем с каким-то морячком, сказала, что это
ее муж, и пригласила меня на свадьбу в следующее воскресенье.
И тут я понял, что это правда. Это было слишком похоже на Римму. И
Степан это понял. И лишь великий футболист ничего не понимал в том, что
произошло, и, недоуменно глядя на нас, машинально поправлял свой бронзовый
перстень...
Через три дня, возвратившись домой, я нашел на столе записку: "Диплом
принят. Получил направление и сегодня уезжаю. Если успеешь, Северный вокзал.
44-й поезд. Вагон 6-й. Отправление - 20.45. Степан". Я взглянул на часы.
Оставалось десять минут...
На перрон я вбежал, когда поезд нерешительно вздрогнул и двинулся.
Мужчины и женщины с добрыми, растерянными глазами шли за вагонами, и у
стоящих в этих вагонах людей были тоже добрые и растерянные глаза, глаза
людей, провожающих неподвижное.
И я увидел Степана, и Степан увидел меня. Он стоял на подножке вагона в
коричневом лыжном костюме и баскетбольных кедах. Я хотел что-то сказать ему,
но ничего не сказал. И Степан тоже хотел мне что-то сказать и тоже не сказал
ничего. Я еще шел рядом со Степаном, но это было лишь видимостью того, что
мы рядом. Я наивно ускорял шаги, пытаясь не отстать от набиравшего скорость
поезда, но нельзя не отстать от того, что сильнее тебя. И я остановился на
самом краю перрона и долго-долго махал уже невидимому Степану, пока фонарь
последнего вагона, рубиново посвечивая, не скрылся за переплетениями
стальных конструкций. Я остался на перроне, а Степан, только что стоявший на
подножке рядом с этим перроном, уже стал частью того неизвестного
задымленного пространства, втянувшего в себя поезд... Так уехал Степан. А
свадьба Риммы должна была состояться в воскресенье.
В воскресенье с утра пошел дождь. Дождинки, обвертываясь пылью, сначала
робко запрыгали по Четвертой Мещанской, потом вдруг с неба хлынула густая,
теплая вода. Водостоки захлебывались, кашляли; ручьи бежали навстречу друг
другу и растворялись друг в друге.
Мокрые мальчишки, страшно счастливые оттого, что мокрые, засучив штаны,
плясали на пузырящейся воде танец дождя и детства. Хозяйки выставляли во
двор блеклые герани, зеленорогие столетники и темные клеенчатые фикусы.
Пахло землей и листьями.
И в этот дождь я зашел к Римме.
Римма сидела у стола, заваленного свертками, банками майонеза, связками
лука и еще не поставленными в воду цветами. На полу у ее узеньких замшевых
туфелек выстроилась свадебная гвардия бутылок шампанского в серебряных
касках. Как будто не замечая всего этого, Римма смотрела каким-то мертвым
взглядом на праздник воды и зелени.
- Все, что ты мне собираешься сейчас говорить,- сказала
Римма,-бессмысленно. А вот и Петя.
Вошли счастливый, до сих пор не в состоянии осмыслить происходящее Петя