"Иван Иванович Евсеенко. Седьмая картина " - читать интересную книгу автора

простой и естественной причине, что именно в этот миг его настигло
творческое озарение: он воочию увидел перед собой седьмую свою картину, так
удачно подсказанную ему Вениамином Карловичем и так удачно названную -
"Последний день России". Она предстала перед Василием Николаевичем не только
во всей своей композиционной завершенности, но и в цвете, в тонах и
полутонах, многофигурная, многоплановая и очень глубокая по мысли,
выражающая внутреннее состояние русских людей в последний, роковой день
России. Все прежние шесть картин тоже возникали в воображении Василия
Николаевича именно так - мгновенным, похожим на росчерк молнии озарением,
доводя его всякий раз до страшного, болезненного исступления. Но того, что
случилось с Василием Николаевичем сейчас, раньше он никогда еще не
испытывал. Вначале все тело его пронизал холодный лихорадочный озноб, от
которого сердце Василия Николаевича едва не остановилось, потом он сменился
таким мощным и таким сильным приливом крови, что сердце с трудом справилось
с ним и опять почти прекратило свои удары; взгляд у Василия Николаевича при
этом померк и помутился, и он, словно сквозь темную ночную пелену, еще раз
увидел перед собой картину во всех ее самых мелких деталях и, главное, четко
увидел и навсегда запомнил лица населявших картину людей.
Все они были хорошо известны и знаемы Василием Николаевичем, он не раз
встречал эти лица по всей России - на деревенских и городских улицах, в
местах самых людных и обозримых и в таких захолустьях, куда, кроме него,
художника, любопытного к подобным лицам, никто не заглядывал. И лишь одно
лицо смутило Василия Николаевича. Оно было похоже на лицо его нынешнего
посетителя, заказчика, правда, почему-то окаймленное курчавой, ассирийской
бородой и с таким страшным, не поддающимся никакому описанию выражением, что
Василий Николаевич, сколько ни силился, так и не смог запомнить его.
Впрочем, когда взгляд Василия Николаевича просветлел и вся обстановка в
комнате обрела вполне реальные очертания, он лишь усмехнулся этому видению:
надо же так в воображении всему сместиться, что зримый, конкретный человек
причудился ему на полотне со столь измененной внешностью (с ассирийской
курчавой бородой!) да еще и с не поддающимся никакому запоминанию выражением
лица.
Несколько минут это видение раздражало Василия Николаевича, но потом он
легко отрешился от него, потому что воображение Василия Николаевича было уже
занято другим: там началась и с каждым мгновением все нарастала привычная
творческая работа над характерами и образами, что-то в них уточнялось,
что-то переиначивалось, по-иному компоновалось рядом с другими фигурами.
Вениамин Карлович одним своим присутствием теперь очень мешал Василию
Николаевичу, по высокомерию своему не догадываясь, что творческий процесс
изначально интимен, что он тайна, непостижимость и находиться при нем
постороннему человеку никак нельзя. И особенно когда имеешь дело с
художником, которому надо немедленно запечатлеть свое озарение на листе
бумаги, иначе оно может уйти от него навсегда.
Но вот Вениамин Карлович, кажется, догадался, что ему пора уходить. Он
напомнил о себе негромким покашливанием и, когда Василий Николаевич,
прерывая в воображении работу над картиной, обратил наконец на него
внимание, приподнялся с кресла и так же негромко, словно боялся чем-то
обидеть и рассердить Василия Николаевича, спросил:
- Вам деньги наличными или перевести на счет?
- Если можно, то часть наличными, - вздрогнул и окончательно вернулся к