"Иван Иванович Евсеенко. Паломник " - читать интересную книгу автора

Николай Петрович глядел на солнце, на луг, на блеснувшую за березняком
речку, а в душе все еще жило беспокойство и тревога: как быть, на что
решаться?
Он опять вспомнил ночное свое видение, поклон и голос старика, и в
потемневшей его душе родилась и вопрошающе забилась новая, совсем уж
неожиданная мысль, обида на старика. Ну зачем он выбрал именно его, Николая
Петровича, зачем именно ему надо бросать все - Марью Николаевну,
невспаханную землю, не засеянный еще огород - и идти Бог знает в какую даль,
молиться там и поклоняться святым местам, не будучи по природе особо крепким
в вере. Ведь сколько вокруг других людей, которые с радостью приняли бы на
себя такой обет, пошли бы и помолились с чистой душой и чистыми помыслами, и
пользы от их молитвы было бы во много раз больше.
Но вот же выбор пал на Николая Петровича. Может, за грехи его какие и
прегрешения, которых у одного только Бога нет. А коль так, то уклоняться,
противиться наказу ночного старика было еще большим, совсем уж неискупимым
грехом. Надо потихоньку настраиваться на дорогу, готовить к расставанию
Марью Николаевну, которой в одиночестве, в одни руки справиться с огородом
будет нелегко. Но и то она должна понять, что не по своей же воле и
стариковскому замыслу решился он идти в Киев, в Печерскую лавру, как ходили
только в давнее время неприкаянные, истинно богомольные люди. Хотя, лучше
бы, конечно, по своей, по велению страждущей души и сердца: ведь должен
кто-то же и в нынешнее время брать на себя тяжкую эту ношу - молиться за
всех сирых и убогих, а еще больше, наверное, за богатых и сытых да погрязших
в грехах, им-то самим молиться недосуг. Но добровольно такая мысль в голову
Николаю Петровичу не пришла, и это тоже грех немалый...
Постояв еще немного посреди двора, Николай Петрович захватил из
кладовки бутылку водки, запасенную специально для такого, пахотного, случая
Марьей Николаевной, и пошел к трактористу Мише Грудинкину договариваться
насчет огорода. Миша, должно быть, после вчерашней гулянки-выпивки сильно
страдал с похмелья, но виду не подавал, крепился, и когда Николай Петрович
по пасхальному обычаю и правилу поздоровался с ним: "Христос воскресе!" - не
посмел ответить как-либо иначе, по-будничному, а хотя с хрипотой и стоном в
голосе, но все ж таки произнес требуемое:
- Воистину воскресе!
И это очень порадовало Николая Петровича. Коль уж такие беспутные
мужики, как Миша, которым все нипочем, было бы лишь выпить-закусить, стали
откликаться на божеские слова по-божески, то, может, и правда в людях и в
жизни что-то меняется к лучшему.
Миша и рюмку выпил не так, как пил обычно, второпях, заполошно, только
бы поскорее утолить жажду, закусывая ломтем черствого хлеба,
огурцом-помидором, а то и просто занюхивая рукавом промасленной телогрейки.
Сегодня же он смирил свое нетерпение, достал и куличи, и жареное мясо, и
пару крашенок, так что у них с Николаем Петровичем получилось как бы
взаимное гостевание, христосование. При таком гостеваний излагать свою
просьбу Николаю Петровичу было легко и необременительно. А ведь до этого он
крепко побаивался, что с Мишей еще и не сговорится, несмотря на то что
пришел с бутылкою. Миша ведь человек своевольный, вспыльчивый, если что не
по нем, так ничем его не ублажишь. Хотя и то надо сказать, трактор сейчас,
почитай, у него один на всю деревню. Все бывшие колхозные, нынче перешедшие
в какое-то акционерное общество, поразвалились, как и чахлое это общество,