"Иван Иванович Евсеенко. Отшельник (Повесть) " - читать интересную книгу автора

явным сочувствием и состраданием к его изможденному, болезненному виду, к
его неровной, тяжелой походке, в троллейбусах и трамваях, если Андрею
случалось подъехать остановку-другую, уступали ему место, испуганно косясь
на палку, столь непривычную в руках офицера. Другие же, наоборот, провожали
его раздраженными, а то и недружелюбными взглядами, как будто это именно
Андрей и был виноват в том, что никчемная по меркам России война на Северном
Кавказе так затянулась и что на ней гибнут родственники, друзья и знакомые
этих людей. По-особому смотрели собратья-офицеры, служившие в основном в
военных училищах да в военном же научно-исследовательском институте, который
в народе вполне справедливо называли "Пентагоном". Скосив взгляд на погоны
Андрея, они снисходительно (если не с укоризной) усмехались: мол, что ж ты,
брат, к сорока годам с гаком, к отставке, дослужился лишь до майора? Или
такой нерадивый был в службе, неудачливый, не проявлял должного рвения ни в
строевой, ни в боевой подготовке?! Насчет нерадения бравые "пентагоновцы"
крепко заблуждались, поскольку не были с Андреем ни в Афганистане, ни в
Чечне, не лежали с ним в одних окопах, не ходили с ним на задания по
вражеским тылам и "зеленкам", не тонули в реках, не мерзли в горах, - а вот
насчет удачи они, пожалуй, правы. Удачи Андрею в продвижении по службе, в
получении орденов и очередных воинских званий не хватало. Жена ему тоже
однажды в припадке откровения сказала:
- Уж до полковника мог бы дослужиться!
- Еще дослужусь, - мрачно пообещал ей Андрей и ушел к себе в комнату.
Вопреки всякой военной логике Андрей никогда не придавал особого
значения ни должностям, ни званиям - служил там, куда его ставили, тянул
лямку командира взвода, роты, а в самое последнее время перед роковым его
ранением - всего лишь батальона. Таким он был, наверное, от природы, так был
воспитан еще в деревенском своем детстве отцом с матерью, а после, в
училище, - отцами-командирами. Мелкое тщеславие ему было чуждо.
Но это там, на войне, где люди живут совсем не так, как на гражданке,
где совсем иная цена жизни. Когда по тебе стреляют изо всех видов оружия -
автоматов, пулеметов, орудий, когда смерть окружает тебя со всех сторон,
даже с неба, ты думаешь не о должностях и званиях, а только о том, как эту
смерть обмануть, выполнить поставленную перед тобой задачу, сохранить,
уберечь от верной гибели солдат, которые верят тебе в эти минуты больше, чем
родному отцу, и если сильно повезет, то уберечься и самому... Здесь же, на
гражданке, в мирном изнывающем от счастья и довольства городе, наверное,
действительно было бы неплохо Андрею (да и вполне справедливо) идти по
улицам в звании хотя бы подполковника, позванивать и поблескивать на солнце
гирляндой орденов и медалей. Но чего не дано, того не дано. Надо идти всего
лишь майором, тяжело и часто опираясь на палку, терпеливо выносить
сочувственные и снисходительные взгляды встречных людей, которым не
объяснишь, не станешь рассказывать посреди улицы, что орденов и медалей у
него с полдесятка все ж таки есть, но все они лежат на дне его походного
чемодана, а сходить в военторг за орденскими планками Андрею пока не по
силам (это вон где, на другом конце города) да, признаться, и неохота.
Обойдется как-нибудь и без них.
Отдыхал душой, успокаивался Андрей лишь в райсобесе или в поликлинике,
когда встречал там таких же, как сам, изувеченных войной ребят. Этим было
теперь не до орденов и медалей, не до званий - выкарабкаться бы как-нибудь
из болезней, обрести хотя бы остатки своего прежнего молодого здоровья.