"Иван Евдокимов. Левитан " - читать интересную книгу автора

охмелели. Всю ночь они пили из маленьких продолговатых, как патроны, рюмочек
чистый спирт и не закусывали. Юноше пришлось хитрить, выплескивая свою рюмку
под стол. Иван Кузьмич читал свои стихи, достав из-под подушки вороха
исписанной грязной и засаленной бумаги. Саврасов требовал повторения.
Наконец он приказал:
- Читай из сборника "Под шум дубравы". Иван Кузьмич послушно полез под
кровать, выдвинул облезлый чемодан и вынул из него огромную конторскую
книгу. На толстой корке был наклеен холст с этюдом сосен, елок и ручейка
между ними. Левитан узнал работу Саврасова. Иван Кузьмич в волнении начал
листать книгу. Линованная, негнущаяся бумага шелестела на всю комнату, даже
чувствовался ветер, когда, растроганный от одного прикосновения к своему
заветному труду, поэт Никольского рынка слишком поспешно перевертывал листы.
- А? Каково? - восклицал Саврасов, перебивая чтение и толкая Левитана
в плечо. - Вот какие произведения безвестных людей хоронятся в мансардах
под спудом! Почему ты, мальчишка, не хвалишь?
И Левитан хвалил, наблюдая в глазах Саврасова какой-то отчаянный и
насмешливый огонек.
Первым свалился Иван Кузьмич. Алексей Кондратьевич долго не поддавался.
Он нарочно допивал спирт по капле, кашлял, брезгливо морщился, отщипывал
прямо пальцами от рубца, нюхал и почему-то швырял кусок через свое плечо,
угрюмо приговаривая:
- На, ешь!
Сначала Левитан усмехался. Но в конце концов это настойчивое
саврасовское кормление какого-то невидимого незнакомца взволновало. Левитан
начал ощущать около себя присутствие третьего, и юноше стало страшно.
Саврасов был зол и желчен.
- Презираю, - бормотал он и стаскивал кулаки, грозя неведомым врагам
своим. - Что вы видите вокруг себя? Темно да рассвело. Слепцы! Вам поводырь
нужен! Василий Григорьевич Перов просил меня в картине "Птицеловов" и
"Охотники на привале> написать пейзаж, и я написал. - Он фыркнул
пренебрежительно. - Хорош бы я был мастер, если бы грача мне иаписал Васька
Перов, а я бы только лазурь и облака. Художник должен делать картину. Ты
понимаешь, Исаак, что значит делать ее? Нет, ты поймешь после. Все русские
пейзажисты одни этюды делают, а не картины. Картина это, мальчик, целое,
общее, не одно зерно процветшее, а огромное поле, колосится, цветет, пыльцу
над ним несет ветер. Надо всю душу вложить в картину. Всего художника в ней
почуять. Нет этого, и картины нет. Р-ремесленники! Им сапоги чистить, а не
картины писать. Они идут в искусстве вразвязку и враспрядку!
Саврасов выронил из рук рюмку, вздрогнул от звона, переступил на
осколках и уснул, уронив голову в объедки рубца.

САЛТЫКОВКА

Левитану было восемнадцать лет. Но он столько перевидал в жизни
неприятного и тяжелого, что чувствовал себя старше. Годы бедствий закалили
его. При любых капризах судьбы молодой художник не утрачивал своей огромной
энергии и в нем не погасал, а лишь разгорался жар художнического трудолюбия.
Левитан был нечеловечески упорен, настойчив. Любовь к искусству охватывала
все существо его, составляла в нем самое главное, самое важное, самое
красивое и самое подкупающее. Он любил глубоко, затаенно, постоянно, никогда