"Александр Этерман. Роза ветров" - читать интересную книгу автора

Пробежав мимо ''Идиота'' - романа о человеке редкого ума... путеводного
романа ''Некуда'... уже смирившись с коварством заголовков... мы влетаем в
новейшее время и недоуменно замираем ''Над пропастью во ржи'', бессильно
пытаемся что-то различить ''Там за рекой, в тени деревьев'', догадаться ''По
ком звонит колокол''. По сравнению с этими словесными выкрутасами названия
XIX века поражают прямо-таки эпической прямолинейностью...
В XX веке ориентация на литературную реальность не просто усилилась, но
изменилась до неузнаваемости, именно на узнавание рассчитанной. Современные
названия строятся так, чтобы не оставалось ни малейшей иллюзии относительно
их жанровой природы - они цитаты. Безусловная в приведенных примерах природа
их не менее очевидна и в таких, отдающих прошлым веком, заглавиях, как
''Хождение по мукам'', ''Доктор Фаустус'', ''Мастер и Маргарита''.
Что же произошло? Произошло радикальное смещение литературы в
филологию: литература XX века представляет себе действительность как форму
отраженного литературного сознания, как текст в ряду других текстов,
требующих для своего понимания филологического анализа, то есть
сопоставления и соединения с уже написанными другими текстами. Какой именно
текст избран для сравнения - указано в цитате, вынесенной в заглавие.
''Хождение по мукам'' - усеченное ''Хождение Богородицы по мукам'',
''Доктор Фаустус'' - растянутый на слог ''Фауст'', поставив между Маргаритой
и романом эпиграф из Гете, к тому же ''Фаусту''со своей непреложностью
отсылает нас Булгаков."
Конец цитаты.
Длинно? Длинно. Интересно? Необычайно. Кроме всего прочего, как "текст
в ряду других текстов". Но и не только. И все-таки - неужели все это
потребовалось уважаемым авторам только для того, чтобы обосновать ясную
каждому школьнику кровную связь "М. и М." с "Фауста"? Из пушки по воробьям?
Едва ли. Вспомним, что, как уже было отмечено, "заголовок есть первая
рецензия", а также и то, что начало русской литературе было положено двумя
произведениями, написанными в более чем странных жанрах: романом в стихах
"Евгений Онегин" и поэмой в прозе "Мертвые души", идею которой подбросил
Гоголю Пушкин. И вообще, Эко, не довольствуясь этой "рецензией",
присовокупил в послесловии к "Имени розы":
"Автор не должен интерпретировать свое произведение. Либо он не должен
писать роман, который по опредеоению - машина-генератор интерпретаций. Этой
установке, однако, противоречит тот факт, что роману требуется заглавие.
Заглавие, к сожалению, - уже ключ к интерпретации. Восприятие задается
словами ''Красное и черное'' или ''Война и мир''. Самое тактичные, по
отношению к читателю, заглавия - те, которые сведены к имени героя-эпонима.
Например, ''Давид Копперфильд'' или ''Робинзон Крузо''. Но и отсылка к имени
эпонима бывает вариантом навязывания авторской воли. Заглавие ''Отец Горио''
фокусирует внимание читателя на фигуре старика, хотя для романа не менее
важны Растиньяк или Вотрен-Коллен. Наверное, лучше такая честная
нечестность, как у Дюма. Там хотя бы ясно, что ''Три мушкетера'' - это на
самом деле о четырех. Редкая роскошь. Авторы позволяют себе такое, кажется,
только по ошибке.
У моей книги было другое рабочее название - ''Аббатство преступлений''.
Я забраковал его. Оно настраивало читателей на детективный сюжет и сбило бы
с толку тех, кого интересует только интрига. Эти люди купили бы роман и
горько разочаровались. Мечтой моей было назвать роман ''Адсон из Мелька''.