"Василий Васильевич Ершов. Рассказы ездового пса " - читать интересную книгу автора

пожимаем железные руки. Люди нас ждали и дождались. Хорошо. Как же они без
нас.
Очень простое и ясное чувство конкретности и необходимости своей
работы. Вот мы взяли - и привезли. По небу.
Подлетает упряжка собак. Громадные ездовые псы-туруханцы: для них
выпереть бочку на крутой берег - просто забава. Они рождены для такой
работы, они не могут существовать без движения, без бега, без тяжкого, язык
набок, труда. Самые, наверное, выносливые в мире животные.
И меня вдруг пронзает мысль: я - такой же ездовой пес, только небесный.
Я так же волнуюсь, подходя к самолету, внюхиваясь в его восхитительный
неземной запах - как и ездовой пес, завидевший сани и повизгивающий от
нетерпения впрячься. Мы оба понимаем толк в слаженной работе, на бегу, на
лету, в поте лица своего. Грузи, я довезу. Это - мое призвание. Моя любовь,
моя жизнь - северное небо. У моря, может, и ездовому псу неплохо... но день,
два, три... и затоскует... Мне нужно висеть над замерзшим Енисеем, дышать
морозным густым воздухом, пожимать железные руки и гладить ласковых и
веселых ездовых псов. Я им брат по крови.
Пока я их гладил, ребята выкатили бочки на лед, и уже когда мы
выруливали на старт, упряжка с веселым лаем неслась вдоль берега, бочка
стояла на санях, а сзади ее придерживал бородатый, с распахнутой грудью и
развевающимися ушами зимней шапки, могучий рыжий енисейский мужик, и пар
клубился у него за спиной.
На третий день мы привезли мужикам спирту, они угостили нас соленой
стерлядкой, потом медом в сотах (полупудовая рамка едва влезла в мешок), мы
добыли им дефицитного авиационного масла - и как-то быстро подружились. В
Сибири все люди чем-то нужны друг другу, и летчик часто осуществляет
единственную связь. Летчика везде уважают: он пробьется и выручит. По
газам - и обратно, за новыми и новыми бочками. Там их еще порядочно
осталось, надо успевать.
А погода начинала портиться. С каждым днем солнце пригревало все
сильнее и сильнее. Казалось бы, радуйся весне - ан нет: на ледовом аэродроме
появились приличные лужи. Расшорканный до синего льда снег быстро таял
вокруг любого темного пятнышка, а ночные морозы становились все слабее.
Скоро аэродром поплывет.
И в Подкаменной на аэродроме расквасило снег, обнажилась галька на
рулежной дорожке - а мы-то на лыжах... Надо было повышать производительность
полетов.
Стали закатывать по шесть бочек. Полторы тонны - максимально допустимая
загрузка для Ан-2, он с нею вполне справлялся. А по договору с заказчиком
один рейс - четыре бочки. Никто нас не контролировал, и стало выходить у
нас, если считать по бочкам, не восемь, а по двенадцать часов налета в
день... а саннорма-то восемь.
Естественно, в отчетных документах мы все расписали, барограммы полета
искусно нарисовали обмакнутой в специальную пасту заостренной спичкой - не
подкопаешься. Не хватало только дней: некуда было втиснуть этот налет.
Еще пару дней прошло - и невиданное для такой поры тепло растопило все
вокруг. Осели и потемнели все еще белые сугробы, слякотная каша растеклась
по дорогам; мы не успевали сушить сырые унты. На рулении самолет то и дело
вскакивал в лужи, и вода со слякотью взметывалась выше крыльев. В Бахте
ледовый аэродром покрылся слоем воды, и мы уже глиссировали по ней, как