"Василий Васильевич Ершов. Рассказы ездового пса " - читать интересную книгу автора

канавку в грунте, к счастью, без камней; концы лопастей, когда-то окрашенные
желтой краской, сверкали голым металлом.
"Вляпались. Не вылезти самим. Нужен трактор. Или вертолет..." - Мысли
беспорядочно скакали в пустой голове. Звенело в ушах.
"Чик-чик"... Мужская половина выматерилась, женская подавленно молчала.
Свежий, смолистый, густой - хоть ложкой хлебай - воздух комом застрял в
горле. Слышно было, как потрескивает, остывая, тысячесильный двигатель.
Дробь дятла ударила по ушам. Сигарета дрожала в пальцах. Между лопаток
противным ручейком тек пот.
Время шло; нас должны были хватиться: что-то долго не возвращается из
Каменки борт, не случилось ли чего?
Слабая надежда была на то, что наша дальняя коротковолновая связь
частенько барахлила, и, случалось, борт докладывал о себе по УКВ, уже на
подлете к базе, сам или через борты, обычное дело.
Ну а если таки хватились и объявили тревогу, начали поиски?
Вот тут мысль об ответственности встала перед нами во всей жестокой
реальности. Дело пахло снятием с летной работы: самовольное изменение
задания на полет, посадка на подобранную с воздуха площадку, экипажем, не
имеющим допуска к данному виду работ, - короче, прокурор сформулирует...
Но делать нечего. Надо выбираться. Пока мы переваривали эмоции, бывалые
геологи действовали. Мы курили, матеря себя за легкомыслие, геологов за
настырность, - а мужики, чувствуя вину, работали как черти: выметали из
самолета груз, достали топоры, свалили сосну, обрубили, сделали вагу. Им не
привыкать в тайге: что лошадь с вьюками дружно вытаскивать из болота, что
грузовик, что вот - самолет. Наломали досок с крыши избушки, выкопали
несколько пней, намостили их около колеса, выкопали впереди пологие канавки.
Дружно вместе мы навалились на вагу, посадив на самый комель толстозадых
геологинь. Под русское "раз-два-взяли!" колесо чуть приподнялось. Забили под
него доски, настелили в канавку. Потом всю операцию повторили у другого
колеса. Когда самолет встал на доски, винт чуть приподнялся над землей.
Загнали несколько человек за пятнадцатый шпангоут, в самый хвост - для
противовеса. Экономя аккумулятор, заставили двух мужиков крутить "ручку
дружбы" в салоне; завыл раскручиваемый маховик стартера.
Горячий двигатель запустился с первой вспышки. Я встал перед самолетом
и, следя за колесами, руководил движением; Толя газовал. Мотор ревел сильнее
и сильнее; командир очень осторожно добавлял обороты. На взлетном режиме
машина выползла из западни и по доскам, уложенным в канавках, рванулась,
чуть с разворотом вправо, к спасительному твердому грунту. Но не успел я
скрестить руки: "Стоп!" - как она опять ухнула, сорвавшись левым колесом с
края гнилой доски. Снова вылетел мох из-под винта, и ухнуло мое сердце...
Все началось сначала: опять вага, канавки, доски, "ручка дружбы",
газы - и опять через пару метров провалилась, уже обоими колесами. Но уже не
на такую глубину! И снова: вага, доски, газы... И так несколько раз мы
повторяли трудоемкую операцию, норовя вывернуть поближе к центру площадки, к
своим следам.
Господи, кончится ли это судорожное, рывками, перемещение? Сердце
колотилось где-то в горле, во рту пересохло, а в пустом горячем черепке
билась о кость одна мысль: "скорее, скорее... время уходит!"
Наконец, мокрые, злые, измотанные, измазанные свежей смолой и грязью,
выползли мы с машиной на середину площадки, выключились и, дыша как