"Василий Васильевич Ершов. Рассказы ездового пса " - читать интересную книгу автора

девчата - летчика. Намазали ему шею зеленкой, дали прийти в себя; тем
временем подсох эмалит на заплатанном крыле. На следующий день и летчик, и
планер были в строю.
Лет эдак через сорок, когда мои глаза стали сдавать, я перестал хорошо
видеть землю на посадке. Проблема была в том, что и приборы в кабине, на
близком расстоянии, без очков я тоже разглядеть не мог. Пришлось летать в
очках, а перед землей сдергивать их, ибо земли совсем не было видно. Но
сдергивать очки, из-под наушников авиагарнитуры, на самом сложном участке
захода, на высоте принятия решения, было проблематично. Судорожно сорвав и
швырнув пару раз очки по кабине так, что брызги засверкали, я послушался
совета моего коллеги, уже прошедшего этот непростой в жизни стареющего
летчика этап: стал производить посадку, не снимая очков, вслепую, на слух.
Пришлось ориентироваться на выработавшееся с годами внутреннее чутье
темпа потери скорости. Опыт тысяч посадок на тяжелом лайнере закрепился и
материализировался во внутренних часах, которые отсчитывали точно положенное
количество секунд перед моментом касания, когда надо было чуть добрать
штурвал - руки сами знают, на какую величину - и замереть. Последний дюйм,
последний сантиметр высоты подхватывался этим движением, и нежно, как
ласкают друг друга губы влюбленных, тяжелые колеса целовали бетон родной
полосы.
Когда любишь - целовать можно и с закрытыми глазами. Только вот любовь
эта должна выдержать испытание многими тысячами часов налета.
Еще одно правило полета довелось нам воспринять наглядно: "управляй
машиной до конца пробега". Один наш товарищ, не справившись с педалями на
пробеге после посадки, вздумал "подвернуть" аппарат, сняв ногу с педали и
пытаясь каблуком подправить направление пробега прямо о землю. Ногу
мгновенно затянуло под площадку, планер развернуло, и из тучи поднятой пыли
резанул по сердцу вопль. Небо не простило ошибки: два месяца человек
проковылял на костылях, правда, охоты летать этот инцидент ему не отбил.
Паша долго и упорно вдалбливал нам: летательным аппаратом управляют при
помощи ручки и педалей. Нельзя бросать управление; надо точно выдерживать
направление на разбеге и пробеге, надо держать горизонт без крена, надо
приучать себя: это не крылья планера, а твои крылья, это не хвостовое
оперение, а твой хвост. Ты - птица! И педали - только продолжение твоих ног.
Урок за уроком, правило за правилом. Авиационные законы вырабатывались
не сами по себе, они только продолжали и закрепляли опыт человечества в
приложении к Небу.
Первый полет каждый учебный день выполнял инструктор. Он убеждался в
надежности техники, а мы, наблюдая взлет и посадку, выполненные чисто и
изящно, загорались благородной завистью и желанием.
Наверное, с тех пор я понял основное правило инструктора: покажи
руками, как ЭТО делается.
Как мы хотели летать! Мы рвались в небо, как рвется со сворки стая
гончих собак - только отпусти! Нам хотелось повторить то, что демонстрировал
Мастер.
Паша чуть, самую малость, нарушал. То мы, по его команде, цепляли за
крюк сразу два амортизатора, растягивая их в виде латинского "V", и планер
выстреливался как из рогатки, то связывали два амортизатора в один длинный и
дотягивали лямку аж до границ летного поля, до флажков.
Планер в результате этих ухищрений удавалось поднять выше 10 метров. И