"Виктор Ерофеев. Пупок" - читать интересную книгу автора

гостиничную постель с книжкой и белые шерстяные носки, оставшиеся с той
поры, когда он прилично играл в теннис - когда это было? - почта нашлась,
закрытая старая почта, а может быть, так и не нашлась, а была добросовестно
воображена надвигающейся простудой, дырявым тротуаром, ссорой с женой - не
важно. Чтец шагнул. Случилось следующее: высокий человек в женском пальто,
на каблуках немедленно бросился вон бежать от почты. Чтец вжался в стену,
готовый к безрадостной борьбе, кляня себя. Кто-то слабым голосом крикнул:
Наташка! Наташка! Чтец выглянул на слабый крик - там дышали, громко,
сбивчиво. Он поглядел на небо (неба не было), себе под ноги; немножко
посвистел. Там все дышали и не уходили с назначенного свидания. Прошла
минута.
- Так это вы мне писали? - спросил наконец чтец.
Ответа не последовало, но в дыхании чтецу почудились слезы. Несмотря на
скупость освещения, чтец мог заметить, что девичья робость, взволнованность,
трепет и скромность... словом, предмет умиления был воплощен в коренастую и
крепкую фигурку. Фигурка носила расклешенные черные брюки и стеганую куртку
из нейлона, полуспортивную такую куртку с желтыми полосами. Кончики волос
терлись о воротник; волосы были сурового медного цвета. Чтец ничего не имел
против девичьей робости и буркнул:
- Ну, что вы молчите?
Ничего не ответили девичья робость, несмелость и трепет. Чтец понял,
что это конец, махнул рукой и пошел спать... Все. Так умер рассказ, нелепо,
скоропостижно умер, не успев даже развиться, а остальное - приписка,
постскриптум, напраслина, возведенная на невиннейшее дитя.
- Как вас зовут? - ласково спросил чтец.
- Не скажу, - и посмотрела на него, словно укусить хотела. Чтец опешил,
невольно залюбовался лицом, проступившим из темноты. Мысль радостно нашла
себе применение, сон прошел, мысль заиграла. О такой девушке он и мечтать-то
не смел, такая девушка была ему недоступна, она принадлежала к совсем
другому измерению жизни, и, глядя на таких в толпе, он думал: вот так морда,
он думал: вот подрывательница устоев, хранительница совершенно бесценных
сокровищ; выпавшая из круга привычных понятий. Теперь он преклонился перед
ней. Он постарается подарить ей вечер, который она не забудет, и, хотя его
возможности ограничены всей кособокостью темного города, он постарается. И
не жалость, не сострадание... Нет.
Как курортник, вырезающий свои инициалы на стволе платана в
воронцовском парке, он хотел след оставить... потребность мистическая. Он
будет жить в ее воспоминаниях, пусть искаженный и смешной, но чистый - он
чистоты хотел, а не дурного сладострастия, наслаждения дешевкой - он хотел
ее наслаждения, ее радости - для себя.
- Да я и так знаю, как вас зовут, - смеялся чтец.
- Не знаете, - сердилась Люся.
- А дайте руку. Я отгадаю. - Она недоверчиво протянула руку; рука была
по-мужски крепкой, с короткими пальцами, а ладошка черствая, как черствая
булка.
- Вас зовут Люся, - выдал чтец, рассмотрев ладошку.
- Как вы узнали! - обомлела Люся. Загадочно улыбаясь, чтец увлекал ее к
ресторану со старомодной обходительностью.
- А как у вас здесь со снабжением? - интересовался чтец, осторожно
поддерживая Люсю под руку. - Как с мясом?