"Виктор Ерофеев. Пупок" - читать интересную книгу автора

растрепанными волосами, лицо которой, не искушенное ни мыслью, ни
происхождением, убито горем. В руках она несла большой сверток, завернутый в
серое шерстяное одеяло. Повторяю, я не заметил ее, то есть я заметил ее
только тогда, когда порыв ветра вырвал у нее из рук конец одеяла, и этот
конец, оказавшийся почему-то невероятно длинным, закрыл мне лицо, точнее, в
силу ветра прилип к лицу, как прилипает к ногам подол платья. Я вздрогнул от
неожиданности. Я нетерпеливо стал отдирать прилипший к лицу конец одеяла, и
тут я увидел эту круглолицую женщину, которая боролась с одеялом, чтобы
закутать раскрывшуюся и чуть было не выпавшую у нее из рук девочку.
Чудом оставшаяся в руках матери девочка не была похожа на рекламный
манекен, выставленный в витрине. Мелькнули темные свалявшиеся и очень
жиденькие волосы; лицо было осунувшееся, с тем нехорошим отливом, который
бывает у долго полежавших на прилавке цыплят. И одета девочка была вовсе не
по-рекламному: в коричневую кофтенку с большими, будто от пальто,
пуговицами, из которой высовывалась бессильная шея. И я немедленно
сообразил, что это единственный ее ребенок, которого она - в нарушение всех
городских обычаев - привезла сюда на трамвае. Но в тот самый момент, когда я
отдернул прилипшее к лицу одеяло, мне, как человеку впечатлительному,
почудилось, будто одеяло пахнуло сладковатым запашком, да и вообще противно,
когда на тебя, как на труп, накинули одеяло, так что в этот момент я не то
что проникся жалостью, а мне стало противно, что мое лицо залепило
причастное к смерти одеяло, а я не хотел быть причастным к этой чужой
душераздирающей смерти, не хотел! А это одеяло меня насильственно приобщало,
и, может быть, я даже с осуждением взглянул на мамашу, что залепила мне лицо
одеялом. Но она, конечно, ничего не заметила и быстро прошла мимо, хотя чуть
было не выронила девочку на тротуар, а я остановился и все про них понял:
про ее маму и ее саму, несчастного цыпленка с голым животиком и голыми
ножками...
Обо всем этом я и подумал, когда женщина уже исчезла. Стоял и
чувствовал грубое прикосновение одеяла, и вдруг сжался в нервный комок,
потому что ведь у меня есть ребенок; и весь мокрый, труся, любя, из самой
глубины души воззвал я шепотом:
- Господи!
Вот и не видно уже каланчи. Спешу, задыхаюсь. Кому пришла в голову
безумная идея этого магазина? Какой предприимчивый директор - но кто? - и
зачем? как посмел? - кто позволил?! Уж больно разметался во все стороны наш
город, уж больно разный проживает в нем люд, городскому управлению порой и
не справиться, обязательно за чем-нибудь недоследят. Так рождается
самоуправство, самовольство в виде магазина с глазком: СМОТРИ СЮДА! А может,
все это не просто так, а эксперимент, прогрессивная форма торговли, и
магазины детских похоронных принадлежностей вскоре появятся и в других
частях города, но как же совместить их с нашими основными жизненными
принципами? Как объяснить, что, с одной стороны, на нашей памяти придумывают
эвфемизмы вроде бюро ритуальных услуг, а с другой, или я что-то не понимаю?
Вот и совсем не видно уже каланчи. По обочине мостовой течет черная
жижа. Если соскочить с тротуара, ботинки доверху наполнятся ею. Людей было
немного. Они не шли - они юркали. Никто не прогуливал собак, никто не
прогуливался. И я понял как-то отчетливо, что наш город - не из гулящих. За
редким исключением праздничных дней горожане не любят пройтись. И я тоже
спешу, задыхаюсь. Спешу подобру-поздорову выбраться из этой части города,