"Виктор Ерофеев. Розанов против Гоголя" - читать интересную книгу автора

что Гоголь создал, и находит, что Гоголь сам не ведал, что творил. Именно в
этом неведении, которое Розанов считает роковым для России, заключается
"главная тайна Гоголя" ³⁶: "Он показал всю Россию без-доблестной,
-- небытием. Показал с такой невероятной силой и яркостью, что зрители
ослепли и на минуту перестали видеть действительность, перестали что-нибудь
знать, перестали понимать, что ничего подобного "Мертвым душам", конечно,
нет в живой жизни и в пЪоЪлЪнЪоЪтЪе живой жизни." Одни вой, жалобный,
убитый, пронесся по стране: "Ничего нет..." "Пусто!"... "Пуст Божий
мир"..."³⁷. Таким образом. Гоголь создал непроизвольную
карикатуру, но в этой непроизвольности была ее сила. Гоголь - манекен,
моргающий глазами в бесплодных поисках смысла того, что он написал, а
потому, пишет Розанов, "я не решусь удержаться выговорить последнее слово: и
д и о т. Он был так же неколебим и устойчив, так же не "сворачиваем в
сторону", как лишенный внутри себя всякого разума и всякого смысла человек.
"Пишу" и "sic". Великолепно. Но какая же мысль? Идиот таращит глаза, не
понимает. "Словечки" великолепны. "Словечки" как ни у кого. И он хорошо
видит, что "как ни у кого", и восхищен бессмысленным восхищением, и горд
тоже бессмысленной гордостью.
- Фу, дьявол! - сгинь!..
... Он не понимает, что за словом должно быть что-нибудь, - между
прочим, что за словом должно быть дело; пожар или наводнение, ужас или
радость. Ему это непонятно, - и он дает "последний чекан" слову..."
³⁸.
Если, по Мережковскому, Гоголь всю жизнь боролся с чертом" то в
розановской интерпретации творчество Гоголя обретает черты сатанического
формализма, где самоценное слово, освобождаясь от человеческого смысла,
становится черной магией. И Розанов настолько проникается своей
интерпретацией, что зовет на помощь крестную силу: "С нами крестная сила!
чем оборониться от тебя?"
"Верою, подсказывает сердце. В ком затеплилось зернышко "веры", --
веры в душу человеческую, веры в землю свою, веры в будущее ее, - для того
Гоголя воистину не было.
Никогда более страшного человека, - заключает Розанов, - ...
подобия человеческого... не приходило на нашу землю"³⁹.
Оставим розановские страхи, проклятья и заклинания как эмоциональный
балласт, который замутняет суть дела, и рассмотрим дальше мысль Розанова. По
его мнению, Гоголь бы не стал столь социально влиятельной фигурой, если бы
был вовремя понят. Но Гоголя не поняли ни он сам, ни его читатели. И вот это
соединение двойного непонимания придало творчеству Гоголя значение
"архимедовского рычага": "Наши иллюзии творят жизнь не менее, чем самые
заправские факты. Пусть в субъекте своем Гоголь не был ни реалистом, ни
натуралистом; творило "дело" не то, чем он был в "субъекте", но творило дело
то, чем он казался в "объекте"... Жизнь и историю сотворило, и - огромную
жизнь сотворило, именно принятие его за натуралиста и реалиста, именно то,
что и "Ревизора" и "Мертвые души" все сочли (пусть ложно) за копию с
действительности, подписав под творениями - "с подлинным верно".
Настаивание на этом - детское, нелепое, неумное - принадлежит последнему
фазису деятельности Белинского и особенно 60-м годам. Оно-то, таковое
понимание, пусть равное полному непониманию, однако и произвело весь
"бурелом" в истории, оно и сообщило Гоголю огромную силу ломающего лома... И