"В.Эрн. Григорий Сковорода Жизнь и учение " - читать интересную книгу автора

околдовывает мнимой очевидностью мысль. Чары этой очевидности велики для
индивидуального сознания, ибо корни рационалистического миража социальны и
даже космичны, но от этого существенная призрачность рационализма нисколько
не уменьшается.
В рационализме сам орган познания меоничен. Вот отчего последовательный
рост рационализма и все увеличивающееся сознание единодержавия и
исключительного значения ratio сопровождались замечательным и единственным в
истории мысли процессом универсальной систематической дереализации
познаваемой действительности. Рационализация познания сопровождается, как
тень, неотступной и неизбежной меонизацией. Ratio, тая в своей призрачной
сущности все растущий мираж, последовательно захватывая в свою власть одну
область мысли за другой, делал все более зримыми и различимыми все детали
исторической призрачности, восставшей над человечеством, но в то же время
все глубже порабощал мысль неотступной данностью этого миража, превращая его
в единственную данность, объявляя всю подлинную действительность, не
вмещавшуюся в рамки рационализма, несуществующей, недействительной,
относящейся к области субъективного вымысла.
Кому диалектика моя покажется неубедительной, тот пусть заглянет в
историю новой философии. Бэкон и Декарт, первый - провозглашением
утилитарного господства человека над Природой, второй - превращением Природы
в бездушный механизм, были главными предвестниками того принципиального
отречения от Природы как Сущего, которое является основным фактом,
отделяющим глубочайшим образом новое время от средневековья и античности.
Бэкон и Декарт, произведя исторический сдвиг новой европейской мысли, не
предчувствовали, что закладывают фундамент колоссального меонического мифа*
о познаваемой действительности, который в течение нескольких веков почти
безраздельно царил над умами Европы, и господство, которого только теперь
начинает вызывать пока еще робкие протесы. Бэкон и Декарт были уверены, что
их отречение от Природы как Сущего, не изменяет дела и видимая
действительность остается непоколебимой реальностью навсегда. Эта наивная
уверенность была великолепно осмеяна последующим развитием европейской
мысли. Так, Беркли, одновременно с Норрисом и Колльером, вынужден был из
декартовских посылок сделать необходимый и парадоксальнейший вывод:
картезианской материи, столь возлюбленной английским эмпиризмом в лице
Локка, не существует. Материя - призрак, меон, и весь материальный мир
существует ровно настолько, насколько воспринимается.
______________
* Об этом см. "Беркли и имманентная философия" в моем сборнике

Для Беркли действительность внешнего мира была вторичной и производной.
Подлинно и первично существуют субстанциональные конечные духи,
воспринимающие внешний мир и Дух Бесконечный, т.е. Бог, в определенном
порядке вызывающий восприятие этого мира в конечных духах. Но Юм, подвергнув
неизбежному и точно такому же анализу душевную субстанцию, какому Беркли
подверг материальную, пришел к аналогичному выводу. Душевной субстанции нет.
"Я", т.е. личность, такой же призрак, такой же меон, как материя. А так как
Юм не с меньшей силой, чем Кант, в своих "Диалогах о религии" показал, что и
Бог для чистого ratio совершенно проблематичен, то вторичную производную
реальность не из чего было выводить. Внешний мир дан душе человека,
представляющей из себя пучок перцепций, связанных законами ассоциаций,