"В.Эрн. Григорий Сковорода Жизнь и учение " - читать интересную книгу автора

преподавателя синтаксиса и эллинского языка, то только для того, чтобы быть
поближе к своему юному любимцу, который становится его лучшим и первых
другом, другом на всю жизнь, верным учеником и приверженцем.
Встретились они не случайно. Дядя Ковалинского, узнав о Сковороде и
познакомившись с ним, попросил его, когда он будет в Харькове, обратить
внимание на его молодого племянника и не оставить его добрым словом. Приехав
в Харьков, чтобы посетить кое-кого из знакомых, Сковорода решил повидать
рекомендованного ему молодого человека. И вот тут случилось нечто
неожиданное, "Сковорода, посмотря на него, возлюбил, его и возлюбил до самой
смерти". А Ковалинский, как сам он пишет, понял впоследствии, "что случай
таковой был устроены него "перстом Божиим издалече". "Добрый пастырь Иоасаф,
который не терял Сковороды из виду и желал всячески привлечь его обратно в
харьковское училище, "чтобы извлечь из дарований его пользу", предложил ему
в это время должность учителя, какую хочет". Сковорода, только что увидевший
и возлюбивший Ковалинского, "имея в виду пользу, намериваемую для молодого
нового друга своего, которого в сердце почитал уже таковым, как после сам о
сем изъяснился, "рад был призыву епископа и взял предложение его всеохотно".
И вот между юным Ковалинским, удивлявшимся философской жизни Сковороды,
и Сковородой, сразу привязавшимся к юноше, начинается своеобразный духовный
роман, исполненный философского пафоса и трогательной поэзии. Трудно
подыскать какую-нибудь аналогию этой замечательной дружбе. Это совсем не
простая дружба. По простоте, цельности,органичности это античная (цйлЯб,
вдохновенно и тонко описанная в "Никомаховой Этике" Аристотеля. Только цйлЯб
эта перенесена на христианскую почву и углублена специфическихристианской
трезвостью. При всей патетичности она трезва и аскетична и в этом смысле
глубоко отличается от тех "романтических дружб", которыми прославился конец
XVIII и начало XIX века. Она отчасти напоминает высокую дружбу Микеланджело
с Витторией Колонна или страстную любовь этого целомудренного гения к своим
ученикам и в особенности к достойному Томасу Ковальери. Патетизм дружбы
Сковороды и Ковалинского ярок и несомненен.
"Григорий часто начал посещать его и по склонности молодого человека
занимать его музыкой и чтением книг, служивших поводом к разговорам". Иногда
"приглашал он друга своего в летнее время прогуливаться поздно вечером за
город", на кладбище. В полночь бродил с ним "между могил и видимых на
песчаном месте разрытых гробов". Иногда пел там что-либо приличное
благодушеству, иногда же, удаляясь в близлежащую рощу, играл на
флейтраверсе, оставляя друга своего меж гробов одного". Вот тогда-то, должно
быть, особенно врезалась в душу Ковалинского "гармония простоя, но важная,
проницающая, пленяющая,умиляющая", которой, по словам Кавалинского, была
преисполнена музыка Сковороды. Но Сковороде мало было видеться со своим
другом каждый день, развлекать его музыкой и чтением книг. "Предприняв
перевоспитывать его, и, желая больше и больше дать ему впечатлений истины,
писывал он к нему письма почти ежедневно". И эти письма, до нас дошедшие,
дают возможность заглянуть глубоко в сердце нашего чудака.
Desideratissime, incundissime, carissime, dulcissime, voluptas mea,
desiderium meum, ехгенЭуфбфе, здхуфе, цЯлфбфе цйлфЬфщн, глэчйуфе, - вот
постоянные обращения Сковороды к Ковалинскому."Признаюсь тебе в своей любви:
я бы любил тебя, если б даже ты был ауссфаХ.р'ттго^, если б ты даже был
простым мужиком, - за чистоту твоего духа, за устремленность твою к делам
достойным, не говоря уж о другом. А теперь видя тебя в занятиях греческим