"В.Эрн. Григорий Сковорода Жизнь и учение " - читать интересную книгу автора

позорище. Как некоторым недоставало к явствию птичьих и звериных мяс, то они
одетого в черную ризу человека, имевшего голые колена и убогие сандалия,
убитого в руках держа, при огне колена и икры жарили и мясо с истекающим
жиром отрезывая и отгризывая жрали, и сие делали акибы некие служители. Я не
стерпя страда и свирепства сего, отвратил очи и вышел.
Сей сон не меньше усладил меня, как и устрашил".
"Я пишу жизнь человека сего, - говорит Ковалинский, - в христианском
веке, стране, исповедании. Да прочтут книгу христианства, святое писание и
увидят, что человек способен быть прозорливцем. Не разумеющий, да не
разумеет"!
Этот сон необычайно характерен: это не просто сон - это смысл всего
борения Сковороды. Он "отвратил очи" от всего содержания жизни, от всего
просто данного, он "вышел" из всех обычных условий существования. Как
истинный философ, он с жизнью своей проделал то, что хотел проделать с
мыслъю своею Декарт. Если Декарт методическим сомнением решил избавить
методическую мысль свою от господства традиции и предрассудков и для этого,
усомнившись во всем, пытался хотя бы на время оставить мысль наедине с самою
собой, то Сковорода отважился на нечто более решительное и грандиозное: он
отверг всякое готовое содержание (а не только мысли) и, усомнившись во всех
путях, решил прежде всего остаться с самим собой, овладеть своим "Я" и
создать себе такую жизнь, которая бы всецело, во всех частях своих, вытекала
(т.е. логически следовала) из чистой идеи его внутреннего существа".Само
собой разумеется, Сковорода не сразу нашел себе внешнее место в "театре
света". Ему нужно было сначала утвердиться во внутреннем, для того чтобы
внешнее органически выросло из этого внутреннего. Вот отчего
всерешительность этого момента жизни Сковороды чисто внутренняя, и внешнее
самоопределение в качестве нищего, странствующего мудреца, запаздывает на
целые десять лет. Но истинный корень этого внешнего самоопределения во
внутреннем решении, принятом Сковородой в 1758 г. в селе Каврай.
Ковалинский говорит:
"Не реша себя ни на какое состояние, положил он твердо на сердце своем
снабдить свою жизнь воздержанием, малодовольством, целомудрием, смирением,
трудолюбием, терпением, благодушеством, простотою нравов, чистосердечием,
оставить все искательства суетные, все попечения любостяжания, все трудности
излишества".
Тот, кому покажется это решение малозначительным, пусть примет во
внимание две вещи. Во первых, характер Сковороды необычайно целен. Раз решив
что-нибудь, он с неуклонностью выполняет. Принять такое решечие, через
неделю забыть его (в духе нашего современного безволия) - это, конечно,
очень малозначительно. Но Сковорода, приняв такое решение, остался верен ему
всю жизнь. Тот новый, значительный вид, который принимает его фигура в
последнюю треть его жизни, всецело вырастает на почве этого решения. Во
вторых, если мы вспомним хаотическую подоснову характера Сковороды,
соединенного с крепкой и упорной внешней волей, мы поймем, что трудности,
переживаемые Скородой, чисто внутреннего, духовного порядка. Захотел бы он
рубить турков, он, не колеблясь, пошел бы, куда следует. Внешне проявить
свою волю ему ничего не стоило. Он избрал более трудный путь: волю свою
укротить, хаос свой смирить. И в этом смысле решение его, с виду
малозаметное, гораздо значительнее, чем все возможные и легкие для Сковороды
самоопределения внешние.