"В.Эрн. Григорий Сковорода Жизнь и учение " - читать интересную книгу автора

удовольствие. Пес бережет стадо день и ночь по врожденной любви и терзает
волка по врожденной склонности, несмотря на то, что и сам подвергается
опасности быть растерзан от хищников. Склонность, охота, удовольствие,
природа, сила Божия, Бог есть то же. Есть склонности, есть природы злые и
сии суть явление гнева Божия. Человек есть орудие, свободно и вольно
подчиняющее себя действию и любви Божей, т.е. живота или гнева Божия, т.е.
суда - добра или зла, света или тьмы. Сие напечатлено ощутительно на
кругообращении дня и ночи, лета и зимы, жизни и смерти, вечности и времени.
Бог есть Бог живота или любви и Бог суда или гнева. Все твари суть грубые
служебные органы свойств сих Верховного Существа: один человек есть
благороднейшее орудие Его, имеющее преимущество свободы и полную волю
избрания, а потому цену и отчет за употребление права сего в себе держащее".
Чувство свободы и чувство ответственности переполняли Сковороду в
момент избрания окончательного жизненного пути - отсюда углубленность и
значительность этого периода жизни Сковороды, ибо он принимал решение на всю
жизнь. В напряженности внутренней борьбы он прежде всего отвергает саму идею
внешнего жизненного самоопределения. Он не хочет стать ни монархом, потому
что таков один из обычных путей, ни занять какую-нибудь светскую должность,
потому что таков другой из обычных путей. Он ставит перед собой задачу: не
себя втиснуть в какое-нибудь из существующих вакантных мест в жизни, а
творчески создать себе такое положение в жизни, которое бы ему
соответствовало. И вот основное его решение: стать творцом своей жизни,
положить в основу своего внешнего самоопределения самоопределение
внутреннее.
У Ковалинского остались записки Сковороды, относящиеся к этому времени.
Вот отрывок из них:
"В полночь ноября 24 числа 1758 года, в селе Каврай (у Тамары) казалось
во сне, будто я рассматриваю различные охоты житья человеческого, по разным
местам. В одном месте я был, где царские чертоги, наряды, музыки, плясания,
где любящиеся то пели, то в зеркала смотрелись, то бегали из покоя в покой,
снимали маски, садились на богатые постели и проч.
Оттуда повела меня сила к простому народу, где такие же действия, но
особенным образом и порядком производились. Люди шли по улице со
стеклянницами в руках, шумя, веселясь, шатаясь, как обыкновенно в черном
народе бывает; также и любовные дела сродным себе образом происходили у них.
Тут поставя в один ряд мужеск, а в другой женский пол, рассматривали, кто
хорош, кто на кого похож и кому достоин быть парою.
Отсюда шел я в постоялые домы, где лошади, упряжь, сено, расплаты,
споры и прочее слышал".
Это чисто фаустовское начало видения имеет таинственное продолжение.
"Наконец сила ввела меня в храм некий, обширный и прекрасный: тут яко
бы в день сошествия Святого Духа служил я литургию с диаконом и помню, что
возглашал сие громко: "яко свят еси Боже наш" и прочее до конца. При сем по
обоим хорам пето было протяжно "Святый Боже". Сам же я с диаконом, пред
престолом до земли кланяясь, чувствовал внутренне сладчайшее удовольствие,
которого изобразить не могу.Однако и тут человеческими пороками осквернено.
Сребролюбие с кошельком таскается и, самого священника не миная, почти
вырывает в складку. От мясных обедов, которые в союзных почти храму комнатах
отправляемы были и в которые из алтаря многие двери находились, во время
литургии дух проникал до самой святой трапезы. Тут я видел следующее ужасное