"Алексей Ермолаев. Жареный лед " - читать интересную книгу автора

служил в авиации. Там узнал, что бьются чаще не новички, а те, кто утратил
ощущение полета, кто легкомысленно взирает на землю свысока...
- Получается, - говорил я вернувшемуся из отпуска Дмитруку, - ерунда
какая-то. Прочитал недавно в документе: "Серьезные просчеты и недостатки
имели место в работе отдела". Значит, не один-два сотрудника промахнулись...
- Так что ж, - развел руками Никола, - все мы живые люди...
А в самом деле, без брака как обойтись. И я, новоиспеченный лейтенант,
был способен скорее наломать дров, чем сделать что-нибудь путное. Но какова
сила предубеждения! И до сих пор я крайне требователен к людям в милицейской
форме, хотя с себя спрашиваю не столь строго.
Если говорить о нашем отделении, народ здесь подобрался самый обычный.
Где бы мне ни доводилось работать, везде подбиралась труппа с исполнителями
одних и тех же ролей. Правда, их характерность варьировалась, но уж
обязательно здесь и там заводился тип крайне неприятный в общении, а также
лобовой правдоискатель, "тихони"...
Коля Чибисов - наш лихой сыщик и человек резких суждений, который
впоследствии не раз выручал меня в трудную минуту, на мои сетования о
нехватке острых ощущений отвечал так:
- Эх, пацан, не копай глубоко, пока мозолей на ладонях не нарастил. -
Он смело, если не сказать нахально, смотрел на меня холодными безресничными
глазами и добавлял: - Привыкни, пацан, к форме для начала...
Ну, форма - это, казалось, весьма просто. Но... Впервые нарядившись в
нее, я ощутил новую, доселе неизведанную силу. Сразу позабылись наставления
Дмитрука насчет скромности и выдержки. Хотелось сплошь и рядом насаждать
порядок: задерживать, прикрикивать и всем своим видом внушать трепет. Могу
только догадываться, насколько глупо это выглядело со стороны. Позже я
поделился своим огорчением с Чибисом.
- Это объясняется не одним юношеским недоумием, - успокаивал он меня. И
тут же продемонстрировал образчик своей речевой вычурности: - Элемент
пришибеевщины... Знак власти прост, но его печать безжалостно метит
незакаленных людей, пацан. Велик соблазн подав- лять чужую волю не правом
высокого разума, а административным. Но не переживай: и сильные, умные не
всегда выбирают сразу правильный тон. Ибо милицейская служба - испытание.
Однако, - Колька поднял палец к собственному носу, и я заметил, как в очах
его запрыгали мелкие бесы. Впрочем, это не значило, что он не был тог да
серьезен, - однако страшны не материальные лишения, а медные трубы и
завышенная самооценка. Было сказано: если старость забывает, что такое
кипение молодости, то молодость не знает, что такое мудрость старости...
Да, было сказано, тысячекратно повторено, но что-то мало, видно, пользы
от этих повторений. Грустно сознавать, что мой путь истоптан сотнями
поколений. И их след, как неодолимый магнит держит меня на вечном траверсе.
И Кольку тоже. Но он старательно подчеркивает свою исключительность, и на
мои философские искания отвечает презрительной улыбкой. Вообще, он улыбаться
не умеет. В таких случаях его лицо приобретает зловещее выражение, начинает
сильно смахивать на маску ехидного дьявола: глаза, словно стянутые ледком,
тонкие бескровные губы и узенькая полоска шрама на подбородке, тоже ехидно
искривленная.
Но говорить об этом Чибису не следует, сразу задаваться начнет. Он
старательно играет роль видавшего виды и знающего себе цену человека.
Бывает, Николай расслабляется, смягчаются черты, и делается он похожим на