"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

потеть, если мне хочется порхать, как он, среди синего цвета? Но это ясно.
И что же получается? Я потею так, что меня больше нет, разве я - человек,
я - выжатое место, а вместо хлеба меня только беспрестанно колотят. Может
быть, после этого вы скажете, что наверху не пустые газы?
Коц испуганно перекрестился:
- Мы хоть с вами и товарищи по несчастью, но я честный человек. Я попал
сюда случайно. У меня не было работы. Она лежала в сторонке... Вы еврей, вы
можете не верить в вашего бога, но я из Вюрцбурга. Я добрый католик. Я верю
в милосердие господа нашего Иисуса Христа.
- Слушайте, товарищ Коц, я сейчас расскажу вам одну замечательную
историю. Ведь я уже вижу, что хотя вы размером царь-пушка, у вас нет никакой
надстройки. Вы, вероятно, не так уже часто беседуете с умными людьми, и вам
полезно послушать этот глубокий предрассудок.
У нас в Гомеле жил один сумасшедший старик. Он чинил старые матрацы, но
редко кто приходил к нему, все говорили: "это плохой еврей, он, наверное,
путается с чертом, виданое ли это дело, чтобы в субботу ходить с зонтиком, а
вместо молитв рассказывать мальчикам постыдные факты"? Словом, этот старик
был большим оригиналом. От него я узнал уйму историй: о проскуровском
хасиде, который заблудился, о табакерке царя Соломона и еще много других.
Вот он то и рассказал мне это удивительное приключение с вашим милосердным
богом. И хоть вы из Вюрцбурга, а я всего на всего из Гомеля, но, может быть,
на этой позиции мы с вами сойдемся.
Мы сейчас далеко от Гомеля, но мы еще не в Риме, а Рим тоже город, и туда
тоже можно попасть, и самое смешное, что там живут евреи, совсем как в
Гомеле. Приключение это было в Риме, и не теперь, а давно, до войны, и
даже, наверное, до позапрошлой войны. Впрочем, когда говорят о
предрассудках, нечего залезать в календарь. В Риме жил римский папа. Это,
кажется, ваш главный комиссар, и вы можете сейчас еще один раз
перекреститься. Этот папа жил совсем, как Валентин в романе Альфонса
Кюроза. Смешно даже говорить о колбасе: с самого утра ему подавали разные
бананы. Он ел в один день столько вкусных финтифлюшек, сколько мы с вами не
съедим за всю нашу жизнь. А пил он больше, чем все паны ротмистры. Можете
себе представить, какой у него был дворец: я даже думать об этом боюсь,
потому что, наверное, там стояли возле каждой табуретки часовые с
пулеметами. Он сидел во дворце и слушал красивые мотивы. Вы, пожалуйста, на
меня не обижайтесь, но он любил функции с разными поездками в лазурный
Крым, ничуть не хуже товарища Серебрякова. Я знаю, что папе полагается по
уставу смотреть на хорошенькую девушку, как на богослужебное бревно. Что
же, может быть, другие папы и обходятся без предпосылок, хоть Вилли в
аптекарском магазине, тот хотел даже разбить драгоценное стекло. Если вы
скажете мне, что сын того папы или, например, его недозволенный отец были
вовсе не людьми, но только глубоким вздохом, я вам охотно поверю. А вот тот
папа не зевал по сторонам. Он выбирал себе, понятно, отъявленных красавиц,
потому что каждой женщине лестно проснуться утром, а рядом - сам римский
папа - это же не Ройтшванец и не Коц. У папы было много свободного времени,
когда он не ел бананы и не совал разным дуракам свою старую туфлю, чтоб они
ее целовали, а красавиц в Риме было тоже много, так что во дворце звучал
один постоянный поцелуй.
В Риме была масленица. Какой это, между прочим, вкусный праздник! У
нас в Гомеле телеграфист Захаров угостил меня на масленицу такими блинами,