"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

видно, что у вас в карманах не только дырки, и вы угостите меня этими
кроликами, то есть, хорошенькими битками в сметане.
Рюрик Абрамович ласково обнял Лазика за шею.
- Конечно, конечно. Мы пойдем с вами в ресторан "Венеция". Там рябчики
и пиво, что надо
Прикончив вторую птицу, Лазик сказал:
- Мерси. После этих кроликов я стал таким снисходительным, что я могу
сейчас заплакать. Но если вы хотите, чтоб я исправил Карла Маркса, на это я
ни за что не пойду. Я люблю бриться через день, а не сидеть на исправляющих
занозах.
-Да что вы, что вы!.. Разве я разбойник? я ведь только несчастный
еврей из Крыжополя. Хотите еще птичечку? Соуску? Здесь дело литературное. Мы
же почти земляки, и вы меня поймете. Мне нужно продать дворнику посуду. Вы
из Гомеля, а я из Крыжополя. Это две кочерги. Но вы себе марксист, а я
нетрудовой элемент, полный слез и несчастья. Чем я только ни торговал? Я
могу даже сказать об этом стихами, как ваш Пушкин: сахарин, и аспирин, и
английский фунт, и изюм, и чорт знает что. Меня восемь раз высылали: и минус
шесть, и Нарым, и Соловки, и еще куда-нибудь,
как будто я им Нансен, чтобы открывать Ледовитый полюс. Я все вытерпел. Но
теперь - никаких дел. Можно сойти с ума от их понижения цен! Я потерял сто
червонцев на одном коверкоте. Я не знал, чтобы мне еще придумать. Я стоял на
Петровке, как у иерусалимской стены плача. Если из меня не текли слезы, то
только от воспитания. Вдруг выскакивает Фукс и говорит мне "издавай! Я издаю
и ничего - дает". Я, конечно, схватил его за шиворот: "может быть, ты съел
тухлую рыбу? Что я государственный комитет, чтобы издавать?" А он смеется: "
ты же не будешь издавать какую-нибудь пропаганду. Нет, ты будешь издавать
романы с парижскими штучками, и ты заработаешь сто на сто". Что же, он
оказался не таким дураком, этот Фукс! Я уже все придумал. У меня есть
название: Издательство "Красный Диван". У меня даже есть рукопись. Это такой
роман, что я не могу читать его спокойно. Я его читал уже восемь раз, и
все-таки я не могу успокоиться. Глаза у меня на лоб лезут. Ну, и городок,
скажу я вам, Париж! Вы сами прочтете. Сначала мальчик спит с девочкой.
Хорошо, это и у нас в Крыжополе бывает. А потом мальчик спит с мальчиком, а
девочка с девочкой, и каждый отдельно, и все вместе, и на двухсотой странице
я уж не могу ничего разобрать, потому что это даже не кровать в семейном
доме, а какая-то ветряная мельница. Я не знаю, может быть, и переводчик
наврал, потому что это один эстонец, настройщик роялей. Он понимал из десяти
слов пять, и он даже сам сказал мне, что за сорок рублей не может понимать
все слова, хватит с меня половины. Но разве в словах дело? Книга эта
замечательно пойдет, верьте моему нюху. Я только боюсь взять ее и просто
издать. Довольно с меня этих полярных прогулок! Я хочу, чтобы вы написали к
ней настоящее марксистское предисловие. Я дам вам пятьдесят рублей После
вашей тонкой речи, я знаю, что вы напишете предисловие, как последний
дипломат. Идет? Вот вам явансик. Еще пивца? Кофейку?
Над предисловием Лазику пришлось прокорпеть не меньше, чем над
памятной анкетой о кролиководстве. Одиннадцать раз перечел он рукопись, и
все же ничего не понял.
"Здесь Валентин взял трамвай, и он увидел Анжелику танцевать среди
лимузинов. Тогда в нем пробудилась страсть к очертаниям, и он невольно
отобрал у своего соседа тенисную ракету. Он сказал ему: "ты ведь хочешь