"Илья Эренбург. Летопись мужества: Публицистические статьи военных лет " - читать интересную книгу автора

ничего не жалеет.
Взорван Днепрогэс, взорваны прекрасные заводы, мосты, плотины,
вражеские бомбы сожгли Новгород, они терзают изумительные дворцы Ленинграда,
они ранят нежное сердце Москвы. Миллионы людей остались без крова. Ради
права дышать мы отказались от самого дорогого - каждый из нас и все мы,
народ.
На восток идут длинные составы: станки и поэты, дети и архивы,
лаборатории и актеры, наркоматы и телескопы. В 1914 году французское
правительство было в Бордо, а парижские такси спешили навстречу марнской
победе. В ноябре 1936 года правительство испанской республики уехало из
Мадрида в Валенсию. Я пережил горечь этого поспешного отъезда. Но армия
тогда удержала Мадрид. Она держала его и потом, два года, под бомбами и под
снарядами. Не сила взяла Мадрид - измена. Москва теперь превратилась в
военный лагерь: она освобождена от гражданской ответственности. Она может
защищаться, как крепость. Она получила высокое право: рисковать собой. В
этом значение последних событий.
Я видел защитников Москвы. Они хорошо дерутся... Земля становится
вязкой, когда позади Москва, - трудно отступить на шаг. Враг напрягает все
силы. За последние дни он кинул в Можайск и в Калинин новые дивизии: из
Бретани, из Бордо, из Голландии. Каждый день Москва отбивает массированные
налеты немецкой авиации. Много домов разрушено.
На юге немцы подходят к Ростову. Они мечтают прорваться на Кавказ. В
эти солнечные дни поздней осени Гитлер торопится. И тихо-тихо в Европе.
Только чешские герои и пятьдесят нантских заложников пали на бранном поле
рядом с защитниками Москвы...
Я пережил исход из Парижа. Тогда из Франции уходила душа. Отчаянье
французской армии, горе десяти миллионов беженцев могли бы родить
сопротивление. Они родили равнодушие и старческий лепет Петэна. Неужели
Гитлер надеется найти в России Лаваля? Вздорная мечта. У нас есть злые
старички, у нас нет Петэнов. И воры у нас есть, но нет у нас Лавалей.
Россия, вспугнутая с места, Россия, пошедшая по дорогам, страшнее России
оседлой. Горе нашего народа обратится на врага.
Я ничего не хочу прикрашивать. Русские никогда не отличались
аккуратностью и методичностью немцев. Но вот в эти грозные часы наши скорее
бесшабашные, скорее беспечные люди сжимаются, закаляются.
Я с неделю глядел на разные города, станции, дороги. Наши
железнодорожники показали себя героями: сотни поездов под бомбардировкой
врага вывезли из столицы все, что нужно было везти. За Волгой, на Урале уже
работают эвакуированные заводы. Ночью устанавливают машины. Рабочие зачастую
спят в морозных теплушках и, отогревшись у костра, начинают работу. В
десятках авиашкол учатся юноши - через несколько месяцев они станут на место
погибших. В глубоком тылу формируются новые армии.
Народ понял, что эта война надолго, что нельзя ее мерить месяцами, что
впереди годы испытаний. Народ помрачнел, но не поддался. Он готов к пещерной
жизни, к кочевью, к самым страшным лишениям. Война сейчас меняет свою
природу: из политической схватки, из боев, за которыми мерещилась близкая
развязка, она становится воистину отечественной, длинной, как жизнь, эпопеей
народа, судьбой каждого, судьбой поколения. Впервые встало перед всеми, что
дело идет о судьбе России на многие века. "Долго будем воевать, - говорят
солдаты, уходя на запад, - очень долго". И в этих горьких словах наша