"Илья Эренбург. Падение Парижа " - читать интересную книгу автора

- "Ищу мою Тити-ину..." Помнишь? Это после войны пели, когда мы зубрили
герундии. Смешно! Чего только не говорили! "Мир навеки"! А теперь - вы
слыхали: "Дважды два четыре"... Очень просто! Сначала у немцев отбирают
молочных коров - действие первое. Потом конференции: заплатят? не заплатят?
Объявили: "благоденствие". А возле моего дома каждую ночь спали под мостом.
Кофе жгли, рыбу кидали назад в море, машины - на слом. Это второе действие.
Появляется Гитлер. Договоры к черту! Они вооружаются, мы за ними, они за
нами, мы за ними... Это уже третье действие. Можно предсказать и четвертое.
Гитлер заявляет: "Хочу Страсбург, а заодно и Лилль", нам выдают противогазы
и консервы, мы защищаем цивилизацию, на этот дом падает бомба, и так далее.
Я только верю, что народ не допустит. Виар произвел огромное впечатление
даже на буржуа. Выборы дадут левое большинство.
Люсьен усмехнулся. Андре не слушал Пьера, но эта усмешка его обидела;
он подумал: сноб! Одновременно он залюбовался Люсьеном: красивое лицо! С
ярко-зелеными глазами, с медного цвета локонами, бледный до ощущения маски,
Люсьен казался актером, играющим средневекового разбойника. Он говорил:
- Великолепно! А дальше? Виар будет вооружаться не хуже этих. Может
быть, хуже - он труслив. Но дело не в этом. Мой отец теперь в правом
большинстве; его переизберут, и он окажется в левом, причем совершенно
искренне - это буржуа, но честный человек. Конечно, завтра он будет делать
то же, что делал вчера; такие люди не меняются. Выход один, Я знаю, что ты
мне ответишь... Но если революцию делает народ, восстание подготовляет
организация. Это - искусство. Правда, Андре?
- По-моему, искусство - это другое: писать картины, выращивать деревья.
А революция - это несчастье, до этого людей надо довести. Вы все схватываете
на лету, хотите перемены, а я люблю, когда ничего не происходит. Тогда можно
глядеть, то есть увидеть. Вот как Сезанн, он всю жизнь просидел над яблоками
и что-то увидел. Это, по-моему, искусство.
Пьер привскочил:
- Легко это говорить, пока ты сидишь у себя и "смотришь". А когда под
пулемет погонят? Тогда поздно будет думать. Неужели ты не можешь подойти к
этому диалектически?
Андре не хотел отвечать; но вдруг он заговорил: на него смотрела Жаннет
большими, почти бессмысленными глазами, и под ее взглядом Андре менялся,
переставал быть собой.
- Я вас не понимаю, ни Люсьена, ни тебя. Возьми звезды: высокое
зрелище - об этом стихи пишут, это, вероятно, влияет на философию. Но ни
одному художнику не придет в голову изобразить звездное небо. А над чем
корпели художники - от примитивов до нас? Над телом: его неправильность,
случайность, теплота, абсолютная конкретность. Или пейзаж - то же тело,
иначе поданное, выпуклость холма, тон листьев, слитость неба с забором.
Когда вы говорите о революции, это - идея, слова. А вот люди, которые
слушали Люсьена, - живые, я видел их лица, их горе...
Андре замолк. Зачем он говорит? Слова не те, все не то. Как живет эта
женщина? Люсьен сказал: "актриса". Неправда! Ребенок. Или сумасшедшая. Вот
Люсьен - актер. Она спросила: "где ключ"; значит, они живут вместе... Сам
того не понимая, Андре ревновал Жаннет. Он делал одну глупость за другой.
Когда Жаннет попросила рюмку коньяку, он сказал:
- Не поможет! Лучше всего ходить - тогда забываешь...
Она ничего не ответила, но Люсьен насмешливо прищурился: