"Илья Григорьевич Эренбург. Испанские репортажи 1931-1939 " - читать интересную книгу автора

Харьковского конгресса{5}, и парижских "популистов", и последнюю картину
Эйзенштейна. Они не знают одного: своей страны. Они не знают, что у них под
боком не сюрреализм, не пролетарская литература, не парижские моды, но дикая
и темная пустыня, деревни, где крестьяне с голодухи воруют желуди, целые
уезды, заселенные дегенератами, тиф, малярия, черные ночи, расстрелы,
тюрьмы, похожие на древние застенки, вся легендарная трагедия терпеливого и
вдвойне грозного в своем терпении народа...
Все это можно воспринимать по-разному - и ослиную элегантность, и
небоскреб, и замок дона Хасинто, и красноречие кортесов. Можно издеваться,
можно и расчувствоваться. Когда-то я видал в Москве балет "Дон Кихот".
Бедный рыцарь был попросту смешон среди классических пуантов и пируэтов. Дон
Кихота били, и публика, по большей части гимназисты и гимназистки, весело
смеялись: дети любят логику, и они не сентиментальны. Лет двадцать пять
спустя я увидел "Ревизора" в постановке Мейерхольда. Хлестаков врал, но
никто не смеялся, зрители пугливо ежились. Очевидно, можно сделать трагедию
даже из "лабардана". Надо ли говорить о том, что дон Хасинто отнюдь не
смешон, что он, скорее, страшен, что миллион донов Хасинто - это безумие,
что "суд над доном Альфонсом" не только водевиль, но и жестокая гримаса, на
которые столь щедра история этого великолепного и несчастного народа?..
декабрь 1931

Переименовывают

На фасадах дворцов тряпье, под тряпьем корона. На почтовых марках
портрет короля снабжен штемпелем "республика". Вывеска "Отель королевы
Виктории" - [14] слово "королева" замазано, Виктория стала героиней Гамсуна
или орхидеей. Другой отель "Альфонс XII", выломали цифру - Альфонс как
таковой.
У себя дома республиканцы куда терпимей. Херес. Виноторговля "Гонсалес
и Биас". Портреты короля. Королевские автографы. Королевская
признательность. Королевская улыбка. Конечно, для виноторговца легко найти
оправдание: десертное вино и дегенеративная монархия прекрасно уживались
друг с другом. Труднее понять красу Барселоны сеньора Пландьюры.
Экспорт-импорт, кофе, тонны, валюта, "Отель Колумб", каталонский патриотизм,
наконец, особняк, а в особняке редкостная коллекция: романская скульптура и
живопись. Сеньор Пландьюра человек со вкусом, его особняк куда любопытней
городского музея, он не боится и новшеств: рядом со статуей XII века -
картины Пикассо. Однако кто знает, чем больше гордится этот эстет - своей
коллекцией или королевским кивком? При входе дощечка: посетил Альфонс{6}.
Среди картин письмецо в раме: Альфонс благодарит. Возле Пикассо огромная
фотография: все тот же Альфонс, на этот раз он жмет руку сеньора Пландьюры.
Испанский Кобленц обосновался в Биаррице. Если он ведет себя тише
Кобленца российского, то это следует объяснить не скромностью роялистов, а,
скорее, известным своеобразием Испанской республики. Она столь мила, столь
воспитанна, что, право же, трудно с ней рассориться. При благосклонном
попустительстве республиканских властей роялисты вывезли за границу все свое
добро. Они устраивают "чудеса" для суеверных крестьян Наварры. Они торгуются
с отнюдь не суеверными капиталистами Бильбао. Те, что помоложе и поглупей,
еще толкуют о заговорах, те, что поопытней, предпочитают любовные свидания с
"умеренными республиканцами".