"Илья Эренбург. Оттепель (Повесть)" - читать интересную книгу автора

чтобы я стала мужниной женой... Потом это вообще невозможно: ты здесь меньше
года, Журавлев никогда не даст тебе квартиры..." Савченко ушел расстроенный:
почему она такая рассудительная?.. Он не узнал, что Соня после его ухода
легла лицом к стене и заплакала. Может быть, я глупо говорила? Наверно,
глупо. Но ведь нужно думать о будущем. Обыкновенно рассуждает мужчина. А
Савченко мальчик, вот мне и приходится говорить такие вещи. Неужели он не
понимает, что мне самой это противно! Он вообще ничего не понимает. Но я не
могу без него...
Была ли она вправду чрезмерно рассудительной, как это казалось и
Савченко и Андрею Ивановичу? Или только хотела показаться такой, считая, что
иначе нельзя, что все остальное - это "идеализм", "донкихотство",
"глупости"? Отец не мог понять, почему, увлекаясь литературой, она пошла в
технический институт. Она объясняла: "Это нужнее. Легче будет найти
интересную работу". В институте она пристрастилась к электротехнике, но
продолжала говорить: "Это то, что теперь требуется". Она любила стихи,
особенно Лермонтова и Блока, а отцу сказала: "Если уж признавать поэзию, то
только Маяковского..." Мать она жалела и старалась помочь ей в хозяйстве,
причем все делала спокойно, толково, умела в магазине пробиться к прилавку,
расшевелить управдома. Когда Надежда Егоровна жаловалась, что отец не
бережет себя, Соня отвечала: "Ему нужно что-то делать, это его
поддерживает". Слушая рассказы Андрея Ивановича о том, что у Миши теперь
одни пятерки или что Сеня увлекся химией, Соня думала: а я ведь по сравнению
с ними старуха...
Когда она поздравила отца с днем рождения, он усмехнулся:
"Радоваться-то нечему: лет много, а сделал мало". Соня рассмеялась: "Мне ты
кажешься молодым..."
К обеду пришли гости, знакомые Володи - художник Сабуров с женой и
актриса местного театра Орлова, которую все звали Танечкой. Надежда Егоровна
позвала, конечно, и Савченко, но он сказал, что должен выступить на
читательской конференции, придет позже.
За обедом Володя добродушно подтрунивал над Сабуровым; тот пробовал
оправдываться, но говорил настолько невнятно, что никто ничего не понял.
Когда-то Сабуров учился вместе с Володей, и подростками они дружили.
Жизнь их развела. Володя мечтал о славе, о деньгах, интересовался, какие
темы "ударные", кого за что наградили, кого проработали. А Сабуров прилежно
писал пейзажи, которых нигде не выставляли. Этот человек, кажется, любил в
жизни только живопись и свою жену Глашу, хромую, болезненную женщину. Глаша
работала корректором, и жили Сабуровы главным образом на ее маленькую
зарплату; жили плохо. По тому, с каким усердием Сабуров поглощал огромные
куски пирога, которые подкладывала ему Надежда Егоровна, было видно, что не
всегда он ест досыта. Глаша глядела на него влюбленными глазами. С тех пор
как они поженились, Сабуров, кроме пейзажей, писал жену; на портретах она
казалась уродливой, но он и уродству придавал какую-то прелесть. Володя не
раз говорил родителям, что Сабуров очень талантлив, пожалуй, талантливее
всех, но у него не хватает винтика в голове, человек не хочет понять, что
теперь требуется, толку из него не выйдет.
Володя и за обедом посмеивался над Сабуровым:
- Ты все еще хочешь переспорить эпоху?
Сабуров в ответ горячо, но невразумительно говорил о Рафаэле, о чувстве
цвета, о композиции, пока не вмешивалась Надежда Егоровна: