"Стив Эриксон. Амнезиаскоп" - читать интересную книгу автора

чуть не сшибив с головы шляпу, чтобы показать мне, как это - когда тебя
посещает такое озарение: - Мне следовало жениться на Суфийской Богине.
- Ты знаешь, - наконец признаюсь я ему, - за все те годы, что мы
знакомы, я так ничего и не понял в твоих отношениях ни с одной из твоих
женщин. На самом деле мне сложней разобраться в твоих романах, чем в своих
собственных. Это неправильно, так не бывает. В чужих заморочках всегда легче
разобраться, чем в своих. Готов спорить, - указываю я ему, - что тебе легче
разобраться в моих отношениях с женщинами, чем в своих.
- Ты прав. Это так.
- Так и должно быть. Только ведь в моих романах и вправду легче
разобраться, чем в твоих. Даже мне кажется, что в моих романах легче
разобраться, чем в твоих.
Мне не свойственно скрывать какой-то подтекст, сказал он мне однажды,
подтекста в моей жизни нет.
- Но вот что интересно, - говорю я, - в твоей жизни скрытый подтекст
имеется исключительно в твоих отношениях с женщинами.
Когда женский вопрос настолько сбивает нас с толку, мы прибегаем к
единственному выходу, который нам остался: мы пишем. Мы пишем так, как будто
нам все понятно и раскладывать мир по полочкам - это наше дело. Я пишу
только о фильмах, но Вентура пишет о Жизни. В это утро, все еще размышляя о
Даме Кубков, мы направляемся в газету. Я веду машину, потому что он не хочет
ехать на своей, на старом "шевроле", выпущенном где-то в шестидесятых -
семидесятых, который он тоже считает грандиозным механизмом, еще
грандиозней, чем его женщины. Всю дорогу в редакцию он сидит рядом со мной и
бормочет, как мантру: "Они другие, они сумасшедшие, они забавные". И вдруг:
- Черт! - восклицает он, - им-таки нужно все!
- Ну, - отвечаю я, - если быть до конца честным, то нам тоже.
Я работаю в газете уже около трех лет, с тех самых пор, как у меня все
кончилось с Салли. Газета выходит раз в неделю, а делают ее в гулкой пещере
бывшего "Египетского театра", находящегося недалеко от разверстой пасти
затопленной лос-анджелесской подземки. Первые несколько месяцев, приезжая на
работу, я каждое утро видел, что за ночь кто-то уволок из фойе еще один
сувенир - колесницу фараона, плиту с загогулинами, изображающими иероглифы,
или мумию в саркофаге из папье-маше, - пока от величественного парадного
входа не остался лишь голый клочок земли. Сам же кинозал отделан до потолка
потускневшим, осыпающимся золотом. Рекламный отдел расположился на сцене,
там, где раньше был экран, а редакция оккупировала проплешины от
выкорчеванных зрительских рядов. Офис главного редактора - на балконе, а
секретарша трудится за стойкой бывшего буфета. Издатель поселился в
проекционной будке; там тесновато, зато обзор хорош.
Мой стол, к счастью, находится рядом с одним из бывших запасных
выходов. Когда я только пришел в газету, никто из сотрудников со мной не
разговаривал, кроме некоторых редакторов и арт-директора, гениального, но
неуравновешенного гомосексуала, который вечно на всех кидался. Когда-то,
будучи более впечатлительным, он прочел одну мою книгу и пришел в восторг, и
у нас сложилось что-то вроде дружбы. В результате все остальные стали
вербовать меня, когда требовалось его умилостивить или наладить перемирие.
Здешний народ мне нравится, но их слишком многое не устраивает в работе, за
которую я бы в их возрасте удавился. Сильнее этой зависти только обида. Как
в любой конторе, здесь идет борьба за территорию и сплетаются в плотный