"Пер Улов Энквист. Пятая зима магнетизера " - читать интересную книгу автора

Сторожить остается тот, кто задал вопрос.
В деревне, где родился караульщик, его, называли Шляффе; он был
маленький, сухонький, и на лице у него всегда было такое выражение, будто он
по ошибке кого-то убил и теперь сокрушается об этом, надеясь в глубине души,
что труп никто не обнаружит и ему ничего не сделают; имя Шляффе звучало как
хрюканье, может, потому его так и назвали. Но в таком случае то был
совершенно беспомощный и безобидный поросенок, который и младенца за ногу не
хватит.
В году от Рождества Христова 1782-м он перебрался в ближайший город и
там женился. Детей у него, однако, не было. Соседи считали, что его
детородный орган слишком мал в сравнении с телом. "С полмизинца детей не
сделаешь", - говорили они, дружелюбно посмеиваясь.
Жена его тоже была не из тех, кто может превратить худого, улыбающегося
кривой улыбкой, неуверенного в себе мужичка в радостно смеющегося толстяка.
Она пристроила его на работу ткачом и на другой же день начала звать его
Ткач; наверно, чтобы ему не дали какого-нибудь другого прозвища и чтобы не
подпускать его к себе слишком близко.
Горожане подчинились ее решению. Его стали звать Ткачом, а когда
началась охота на Мейснера, его вскоре позвали, чтобы он привозил загонщикам
еду.
И вот тут-то, в промежутке между тем, как привезти еду и возвратиться
домой, он и попался в лапы истории. Его назначили караульщиком, решив, что
при малейшей попытке пленника сбежать Ткач из одного страха сразу поднимет
громкий шум.
Ему выпало караулить первому. Смена длилась пять часов - с одиннадцати
до четырех утра.


* * *

Разговор продолжался, вероятно, несколько часов. Теперь мы можем
реконструировать его только в общих чертах: слабость стражника, сила
связанного пленника, любопытство стражника, недовольство женой и жизнью,
которую, на его взгляд, он влачил слишком долго. Мы можем представить, как в
словах связанного Мейснера для Ткача вдруг забрезжил луч надежды, как тот
все решительней стал уверять, что поможет и поддержит: роли переменились.
Теперь говорил Мейснер, спокойно, убедительно, а стражник молчал и слушал.
Мы можем только догадываться, что мерцало в его подсознании: мгновенный и
страшный образ человека, падающего с крутизны, чувство облегчения, которое
он испытал, когда понял, что это не он сам лежит мертвый в ущелье, разговор
у костра.
Реальным, осязаемым доказательством были веревки, разрезанные и
аккуратно сложенные кучкой под деревом, где лежал пленник; исчезновение
кое-каких предметов первой необходимости, исчезновение стражника,
исчезновение пленника.
Никто не разбудил того, кому предстояло вступить на очередную вахту у
костра. Розовое в утренней дымке солнце выкатилось из-за горизонта, костер
догорел, кому-то стало зябко. Дрожащие, расстроенные, сгрудились они вокруг
опустелого места, где недавно держали пленника. Кто-то стал яростно звать
Ткача, предателя, но криком его было не вернуть.