"Сюсаку Эндо. Младшая сестра (Современная японская новелла)" - читать интересную книгу автора

Я остановился перед дверью, к которой была приклеена бумажка с именем
сестры, и рассеянно смотрел на эту самодельную табличку. Подошла негритянка
и, узнав, кто я и зачем пришел, принесла ключ.
Комната сестры была маленькой, темной и холодной. Типичная мансарда, в
которых обычно живут самые бедные парижане. В комнате стояли старый,
облезлый полированный гардероб и железная кровать. Стекло небольшого окошка
треснуло, сестра заклеила его кружком из японской цветной узорчатой бумаги
для детей - в этом было что-то трогательное и прелестное.
Я сел на жесткую кровать и уставился в крашеный потолок, по которому
тянулось несколько железных труб. "Так вот как обстоят дела..." - уныло
пробормотал я, еще раз окидывая взглядом комнату. Я взялся за дверцу
гардероба, и она со скрипом открылась. Все висевшие в нем платья я помнил.
Это были старые платья, которые сестра сшила себе в Японии еще пять лет
назад. На верхней полочке стояли две фотографии: на одной была она сама, а
на другой - я с женой и сыном. Над фотографиями висел журавлик из японской
цветной бумаги для детских поделок.
Крадучись, я вышел в коридор и закрыл дверь. Уперев руки в бока,
негритянка, точно полицейский на посту, продолжала стоять на прежнем месте и
взглядом следила за мной.
В шесть часов вечера я ждал сестру в кафе на Монпарнасе. Кафе, как
обычно в этот час, было полно посетителей. По залу слонялись какие-то девицы
с причудливыми прическами и худущие длинноволосые юноши, на которых пальто
болтались, как на скелетах. Густой табачный дым заволакивал помещение, со
всех сторон слышалась разноплеменная речь. Каждый из здешних посетителей
мнил себя принадлежащим к миру искусства. Как и семь лет назад, я с
презрением относился к этой публике, "стоящей лагерем" в Париже, считая всех
этих людей отбросами общества. Конечно, были среди них и стоящие, серьезные
люди. Но эти - возможно, как раз в силу своей серьезности и высокой
требовательности к своему мастерству - тоже никак не могли пробить себе
дорогу в жестоком мире искусства. Никому из них не дано было создать
творение, от которого исходил бы такой же пронзительный свет, какой исходил
от мертвого лика Христа в Музее изящных искусств средневековья. Вся эта
братия бедствует в Париже, попусту растрачивает силы и впереди у нее -
полное жизненное крушение, бездомная старость.
"Ну а ты что собой представляешь?" - спросил я себя, поднося ко рту
рюмку с мартини. Несколько янтарных капель пролилось на мое шикарное
твидовое пальто. Я вспомнил старенькие платья, висевшие в гардеробе сестры.
"Ты вернулся в Японию, - продолжал я рассуждать сам с собой, - испугавшись
жизненного крушения? И вместо настоящего искусства занялся поделками, чтобы
заработать деньги на покупку этого пальто!"
Толкнув запотевшую от людского дыхания стеклянную дверь, в кафе вошла
сестра. Как и вчера вечером, она была в плаще и в косынке с узором из
голубых пятен. Я спросил ее, что она будет пить, она ответила, что
предпочитает чинзано. Я заметил, что у нее не совсем здоровый цвет лица, на
что она возразила:
- Я себя прекрасно чувствую. Просто сегодня пришлось много стучать на
машинке, поэтому, возможно, выгляжу уставшей.
Когда сестра жила в Японии, она тоже с удивительной скоростью печатала
на машинке.
Вчера вечером я не обратил особого внимания на ее одежду, но сейчас