"М.Емцев, Е.Парнов. Бунт тридцати триллионов" - читать интересную книгу автора

перейти к науке, как я сразу же начинаю излагать свою мысль специфическим
"научным" языком. Как будто нельзя говорить просто. Но это вне меня, здесь
все происходит совершенно автоматически. Впрочем, это не существенно.
Главное, что многие и многие коллеги, высасывающие диссертации из
пальца, могли бы сделать здесь настоящие открытия.
Одни пурпурные ковры чего стоят! Мы часто встречали на плато огромные
пространства, поросшие длинным красным мхом. Ромка Оржанский, наш
геодезист, считает, что это сфагновые мхи третичного возраста. Он даже
название придумал: сфагнум реликтум. Не знаю, так ли это, но больше нигде
на Севере я такого мха не видел. Когда я начинаю перечислять загадки
плато, то теряю всякую сдержанность. Ведь это же огромный естественный
заповедник, на природу которого человек не оказал абсолютно никакого
воздействия. Сюда бы послать огромную комплексную экспедицию... Прямо зло
берет! Никто, кроме редких геологов и охотников, здесь никогда не был. Но
даже они собрали ценнейший материал. Чего стоит только рыбка, которую
поймал в одном из здешних озер геолог Твердохлебов! Причудливая рыбка с
мясом оранжевого цвета...
Я не удержался и написал директору нашего института докладную записку.
Он отправил ее в Президиум Академии наук. Там, кажется, зашевелились, и на
будущий год планируют экспедицию. Во всяком случае, вчера нам сбросили на
парашютах два акваланга и компрессор с бензиновым моторчиком для
предварительною обследования озер, которых тут великое множество.
Предполагают, что в третичное время эта большая область была
относительно низменной, постепенно спускаясь На восток, к охотским берегам.
Тектонические процессы подняли низменность на километровую высоту,
разорвали реки и повернули их вспять. Сордонгнох оказался отрезанным от
Охотского моря. Запруженные горными обвалами реки постепенно превратились
в систему связанных между собой озер.

Милка резво перепрыгивала с кочки на кочку. Она сразу же повеселела,
как только кончились тростниковые джунгли. Я тоже чувствовал себя
увереннее на открытом пространстве. Вокруг были лишь кочки топяной омской
осоки да поляны красного мха. Озера еще не было видно, хотя я уже
находился в пути часа полтора. Но у меня не было никаких сомнений в
правильности маршрута, и я уверенно шел по азимуту.
Когда, наконец, на горизонте мелькнуло ртутным блеском пространство
открытой воды, солнце поднялось уже высоко. Оно светилось в каждой
росинке, любовно покрывало блестящим лаком каждую яркую ягодку клюквы или
гонобобеля. Даже маленькая хищная росянка тянулась к свету крупными,
утыканными красными булавками листочками. Солнце слепило, но грело слабо.
Теплее не становилось, лишь явственней слышался запах разогретых цветов
багульника и подбела. Я уже не видел мелькнувшего было впереди озера.
Всюду та же однообразная картина: зеленые осоки, красные мхи, да
наполовину ушедшие в болото огромные скалы - бараньи лбы, оставшиеся здесь
после отступления ледника.
Озеро открылось неожиданно близко. Я остановился на заросшей лютиками и
водосборами береговой террасе. Внизу, метрах в двадцати стальным, холодным
блеском отсвечивала вода. Она казалась злой и неприветливой. Ветра почти
не было. Поверхность озера была гладкой; лишь слегка подрагивала острая
жестяная осока. Милка с радостным визгом покатилась вниз, к воде. Я