"М.Емцев, Е.Парнов. Бунт тридцати триллионов" - читать интересную книгу автора

Шли они через тайгу мокрые, холодные, голодные, еды в обрез. Тогда у
геологов всей этой техники не было. Ни вертолетов, ни самолетов. Хотя,
кажись, самолеты в больших партиях были. Так плелись они много дней, и уже
первый снежок стал падать, мороз по утрам, они совсем ослабели, еды у них
на двоих на два дня да баклага спирту. И вот здесь возьми и случись это
несчастье с Николаем. Свалился в воду, словно камень, и исчез навсегда.
Михайлов на этом месте стоянку сделал, так сильно ослабел, что и
двигаться не мог. Умирать, говорит, решил. Да ударил мороз, и по первому
льду перешел он речку, в которой погиб Николай.
- А ваш муж как пытался переправиться, вплавь?
- Вплавь в такую студеную воду никак нельзя. Видать, брод искал или с
обрыва свалился. Михайлов и сам толком объяснить не мог. Слушать его я
слушала, а не очень-то доверяла. Чуяло мое сердце неладное. И
подтвердилось мое предчувствие. Не сразу, правда.
- Каким образом?
- А вот каким. Прошел год, может чуток меньше. Я за это время все глаза
выплакала над письмом, где сообщалось, что мой муж погиб смертью героя при
исполнения служебных обязанностей. Положу, бывало, эту бумажку перед собой
вечером, когда Валерик, отбегавши, что ему положено, спит без задних ног,
и плачу, заливаюсь. Как однажды приезжает один Колин сослуживец и говорит
мне... Всю душу он мне перевернул. Как сейчас помню, сидели мы у нас днем,
солнце ярко светило, а у меня в глазах черно стало, словно все вокруг
черными флагами позавешивали. Говорит мне Евгений 'Николаевич: "Не хочу
тебя расстраивать, Машенька, но должна знать ты правду. Не утонул твой
Николай. Обманул тебя, да и нас всех Михайлов". Оказывается, пришел осенью
к якутам-охотникам человек с бородой, кожа да кости, и в бреду. Побредил
суток двое и скончался. И ничего у него с со бой не было, ни документа, ни
припасов. Совсем раздетый, без шапки, босой, оборванный, страшный человек.
Ничего не поняли якуты из его бреда, только сильно испугались. Тогда
время известно какое было. Схоронили его молчком, и концы в воду. А когда
с новой весны стали в эти места геологи наезжать, кто-то и проболтался.
Нашли могилу Николая. Выкопали труп и как-то опознали беднягу. И сразу
подозрение на Михайлова упало. Вспомнили все, что, когда подобрали его,
была у него еще еда, да и спирту малость оставалось. Сбежал, подлец,
почуял, что еды не хватит на двоих, и бросил своего товарища. Судить его
будем, говорит Евгений Николаевич, улик нет, чтоб настоящим судом его
судить, но есть у нас товарищей суд. Вот этим судом и будем судить. Как
услышала я этот разговор, так у меня такая злость поднялась, что, кажется,
руками бы его задавила...
- Ну и что же Михайлов сказал на суде? - спросил я.
- А что? Все то же, что и ране. Шли, говорит, вдвоем впереди Курилин,
за ним - я. Когда подошел к реке, Курилина не было. Туда-сюда, нашел
только мешок, что тот нес, да его шапку, к берегу прибитую волной. Решил,
что утонул Курилин. Вот и все. Кто-то ехидный спросил: значит, Курилин,
перед тем как утонуть, решил оставить ему всю наличную провизию? Михайлов
бледный, но спокойно отвечает, что, перед тем как ищут брод, все тяжести с
себя сымают. И тут я увидела Наталью. Без кровинки в лице, а глаза так и
сверкают. Приметила я, что ребенка она ожидает. И кто его знает, почему,
но стала моя обида утихать. И как начали громить Михайлова все, кто был в
зале, за явную ложь, я что-то совсем размякла. Конечно, не жалко мне было