"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Падение сверхновой" - читать интересную книгу автора

скажете именно вы.
Так уж повелось, что все вины всегда валили именно на нейтринные
поглотители. Они были самыми новыми сложными приборами на Танну-ола.
Володя тихо встал и вышел из укромного уголка, образованного столиком с
приемником и кадкой с китайской розой. Он порылся в карманах, достал в
несколько раз сложенную бумажку, развернул ее, потом аккуратно сложил и
снова спрятал в карман.
- Дело в том, товарищи, что я сегодня проявил все пленки, и никакого
следа взрыва сверхновой, - близоруко щурясь, Володя развел руками.
- Причем тут сверхновая? - тихо произнес кто-то.
Все вопросительно смотрели на Володю.
Все так же смущаясь и делая руками ненужные движения, Володя продолжал:
- Видите ли, поглотители зарегистрировали невиданный по плотности поток
нейтрино. Обычно что бывает? Нейтрино поглощается ядром хлора-37, в
результате образуется аргон-37 и позитрон. Так?
Все с некоторым недоумением слушали.
Не дождавшись ответа, Володя сам сказал:
- Так, - и продолжал. - У нас же вышла какая-то петрушка. Всюду следы
аннигиляции электронно-позитронных пар. Можно подумать, что сначала
вспыхнула сверхновая звезда, которая быстро претерпела инверсию и стала
вместо нейтрино излучать мощный поток антинейтрино. Что это было - я не
знаю. Вот... собственно, все, в общих чертах, так сказать...
И опять Кирленков испытал прилив какой-то смутной и высокой жути.
"Действительно, - думал он, - и Володины поглотители говорят о чем-то,
родившемся неизвестно откуда, быстро достигнувшем максимума и изжившем
самого себя".
- Что же это могло быть? - неожиданно для себя вслух произнес
Кирленков.
- Вы о чем, Анатолий Дмитриевич? - повернулся к нему Оганесян.
И вдруг Кирленков все понял. Вернее, почти все. И точно школьник,
заучивший дома стихотворение, а в классе позабывший его вторую половину и
все-таки смело декламирующий первые строки в надежде припомнить остальное,
Анатолий Дмитриевич начал говорить. Сначала он видел лишь четко
напечатанные строки своей злополучной диссертации. Остальное являло собой
первобытный хаос. Но чем дальше он разворачивал свою неожиданную догадку,
тем яснее видел, как хаотические мысли обретают правильную кристаллическую
структуру.
- Мы имеем здесь дело с одновременной инверсией всех четырех координат,
- говорил Кирленков, - причем не только канонические координаты и
производная от гамильтониана должны быть умножены на оператор, но и
функция времени получает коэффициент минус один в степени эн. Эн здесь
равно единице.
Кирленков спокойно подошел к стене, нажал кнопку, и черная карта
звездного неба с тихим жужжанием стала раздвигаться в обе стороны.
Меридиональная щель становилась все шире, наконец, появилась большая
линолеумная доска. Кирленков взял мел и начал писать. Когда он закончил
свои выкладки и обернулся, то оказалось, что все давно уже стоят за его
спиной.
Безусловно, то, что написал на доске Кирленков, было понятно обитателям
Нейтринной за исключением, пожалуй, доктора и повара. Но все-таки идея