"Мартин Эмис. Стрела времени, или природа преступления " - читать интересную книгу автора

где каждая история нравоучительно подытожена шрифтом дюймового размера.
МУЖЧИНА РОДИЛ СОБАКУ. СТАРЛЕТКУ ИЗНАСИЛОВАЛ ПТЕРОДАКТИЛЬ. Грета Гарбо, читаю
я, в следующей жизни родилась кошкой. Всякий вздор о близнецах. В скором
времени из облаков космического льда опустится нордическая сверхраса, они
будут править миром тысячу лет. Всякая чушь про Атлантиду. Кажется вполне
уместным, что чтиво мне доставляют мусорщики. Я нахожу добычу в мешках,
которые словно сами собой извергаются чудовищными механическими челюстями,
смрадными глотками трудолюбивых монстров-мусоросборщиков. И вот я сижу,
побулькивая в стакан и впитывая весь этот идиотский хлам. Я не могу этого не
делать. Я весь во власти Тода. Что происходит вокруг - в смысле, в мире? Об
этом я тоже не могу узнать. Если только взгляд Тода не отвлечется случайно
от Быстрого Кроссворда в "Газете". Большую часть времени я безотрывно пялюсь
на всякую чепуху вроде: "Противоположность маленькому (семь букв)" или "Не
грязный (шесть букв)". В гостиной есть книжный шкаф. За пыльным стеклом
видны пыльные корешки, они стоят наготове. Но нет. Вместо этого: ЛЮБОВНАЯ
ЖИЗНЬ НА ПЛУТОНЕ. "Я - ЗА ЗА ГАБОР {За За Габор (р. 1917) - голливудская
звезда венгерского происхождения.} "-ГОВОРИТ ОБЕЗЬЯНА. СИАМСКИЕ ПЯТЕРНЯШКИ!
С течением лет появились и некоторые плюсы. Эпоха Рейгана, по-моему,
чудесно повлияла на настроение Тода.
Физически я в отличной форме. Перестали вечно болеть лодыжки, колени,
спина и шея - по крайней мере, они уже не болят все разом. Я стал куда
быстрее, чем раньше, добираться до места, например до дальнего угла комнаты.
Не успеешь оглянуться, а я уже там. Осанка у нас почти что царственная.
Трость я давно уже продал.
Мы с Тодом так здорово себя чувствуем, что записались в клуб и
занимаемся теннисом. Возможно, поторопились. Потому что - по крайней мере,
сперва - у нас из-за этого начала препаскудно болеть спина. Я нахожу, что
теннис - довольно дурацкая игра: мохнатый мячик вылетает из сетки или из
ограждения корта, и мы вчетвером лупим по нему, пока его не прикарманивает -
на мой взгляд, исключительно по собственной прихоти - подающий. Но мы весьма
жизнерадостно прыгаем, пыхтим и отдуваемся. Мы пошучиваем и подтруниваем над
нашими грыжевыми бандажами и налокотниками. "Пап",- щелкают ракетки. Тод
популярен, народ его тут любит. Я не знаю, как Тод к ним относится, вот
только железы его сообщают мне, что он прекрасно обошелся бы без повышенного
внимания, да и без всякого внимания вообще.
Большую часть времени мы там, в клубе, играем в картишки. В клубе я
могу увидеть по телевизору президента. Ага, эти старички, пятнистые
старикашки с фруктовыми соками, все они тащатся с президента: как он
нахмурился, как ляпнул чего-нибудь, какие у него классные волосы. Тоду в
клубе нравится, но есть тут человек, которого он боится и ненавидит. Этого
человека зовут Арт - очередной гориллообразный дед со смертоносным хлопком
по спине и голосом тысячелетнего вторжения и владычества. Даже я
перепугался, когда это случилось в первый раз. Арт подвалил к нашему
столику, отвесил Тоду подзатыльник, чуть не сломав ему шею, и произнес
невероятно громко:
- Слюнки пускаешь.
- Вот как. Зачем же? - сказал Тод.
Тот пригнулся поближе:
- Всех остальных ты можешь провести, Френдли, но я-то знаю, зачем ты
сюда ходишь.