"Густав Эмар. Арканзасские трапперы (вестерн)" - читать интересную книгу автора

человек может еще исправиться. У него слишком горячая кровь - вот и все.
- Прощайте, дон Иниго, - сухо отвечал дон Рамон.
Судья покачал головой и, еще раз простившись с хозяином, пришпорил лошадь
и крупной рысью поехал впереди своего конвоя.
Когда они исчезли из виду, дон Рамон вышел на двор асиенды.
- Позвони в колокол, Эусебио, - приказал он дворецкому. - Пусть все слуги,
рабочие и вакерос ждут меня в столовой.
Эусебио с удивлением взглянул на своего господина и исполнил его
распоряжение.
"Что бы это значило?" - подумал он.
При первом же звуке колокола сбежались все работавшие на асиенде. Через
несколько минут они собрались в столовой. Никто из них не нарушал
молчания, - все со страхом ждали чего-то ужасного.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Хесусита со всеми своими детьми, кроме
Рафаэля, и села на возвышении, устроенном на одном конце столовой.
Она была бледна. Глаза ее покраснели от слез. Наконец появился и дон
Рамон. На нем был костюм из черного бархата, безо всяких украшений, и
черная войлочная шляпа с широкими полями, украшенная огромным пером.
Массивная золотая цепь спускалась ему на грудь, длинная шпага висела на
боку. Лицо его было мрачно, густые брови грозно хмурились, а черные глаза
метали молнии.
Трепет ужаса пробежал по рядам присутствующих: дон Рамон Гарильяс одевался
так только в тех случаях, когда исполнял обязанности судьи.
Значит, кого-то будут судить? Но кого же?
Заняв место на возвышении, рядом с женой, дон Рамон сделал знак дворецкому.
Тот вышел из комнаты и через минуту вернулся вместе с Рафаэлем. Руки юноши
были скручены за спиной. Бледный, опустив глаза, остановился он перед
отцом и почтительно поклонился ему.
В начале девятнадцатого столетия в Соноре, - в особенности же, в ее глухих
отдаленных от центра округах, преимущественно страдавших от нападений
индейцев, - власть отца сохранилась во всей своей неприкосновенности. Он
был главой, властелином и верховным судьей своего дома, и то, что решал
он, исполнялось безропотно и беспрекословно.
Слуги и рабочие знали, что их господин обладает сильным характером и
непреклонной волей, понимали, что он не пощадит Рафаэля, так как выше
всего ставил честь своего рода, которая была для него дороже жизни. А
потому они со страхом готовились присутствовать при той ужасной драме,
которая должна была разыграться между отцом и сыном.
Дон Рамон встал, мрачно оглядел присутствующих и, сняв шляпу, бросил ее
около себя.
- Слушайте все! - громко сказал он. - Я происхожу от древнего
христианского рода, все члены которого оберегали честь его от малейшего
пятна. Я получил от предков чистое, незапятнанное имя и надеялся таким же
передать его своим наследникам. Но мой старший сын опозорил его. Он был
вчера в игорном доме в Эрмосильо. Произошла ссора, и мой сын поджег дом,
несмотря на то, что от этого мог сгореть весь город. А когда один из
толпы, которая собралась на улице, вздумал остановить его, он убил этого
человека наповал. Что думать о юноше, почти мальчике, у которого уже
развились такие дикие инстинкты? На мне лежит обязанность заменить
правосудие и вынести приговор. Клянусь Богом, я не пощажу преступника!