"Стенли Эллин. Домашний спектакль." - читать интересную книгу автора Дрожащей от волнения рукой Эйбл указал на Майлса.
- Я-то продолжу, а вот он... Да знаете ли вы, что наш друг больше не собирается играть в "Засаде"? Может, вам удастся заставить его изменить свое решение. До Бена все еще не доходило, и Майлс в который раз изумился: а ведь этот жираф написал в "Засаде" несколько вполне приличных реплик! - Но это невозможно, - изрек наконец Бен. - У вас контракт до тех пор, пока пьесу не снимут. - Конечно, - с ехидством продолжал Эйбл, - но ведь он же болен. Грохается в обмороки. И вы это видели, а? Гарриет тупо кивнула. - Да, но никогда не думала... - И правильно, - перебил ее Эйбл. - Потому что все липа. Ему просто надоело делать все эти деньги и читать о себе все эти статейки. Потому он и решил спектакль свернуть. Вот так. Просто взять и свернуть. Майлс ударил кулаком по ручке кресла, в котором сидел Эйбл. - Хорошо, - сказал он. - Теперь всем все ясно, но у меня все-таки есть один вопрос: "Засада" - хорошая пьеса? И если так, почему ее жизнь зависит от одного актера? А вам не приходило в голову, что пьеса-то дрянь и что смотреть-то ходят не ее, а меня в ней? Да если я даже буду читать "Бармаглота", на меня все равно пойдут! Так как же можно актеру моноспектакля приказать играть, когда он сам этого не хочет! - Пьеса хорошая, - закричала на него Гарриет. - Лучшая, в которой вы когда-либо играли, и если это непонятно... - Тогда введите другого! Может, она еще лучше станет! Бен сложил руки и умоляюще протянул их Майлсу. - Послушайте, Майлс, но вы же знаете: в этой роли видят только вас и никто другой ее сыграть не сможет, - сказал он. - И войдите в мое положение. Я пишу уже пятнадцать лет, и это первый успех... Майлс медленно приблизился к нему. - Клоун, - сказал он спокойно. - Вы себя хоть немножко уважаете? - И, не дожидаясь ответа, вышел из библиотеки и хлопнул дверью. В комнате гости разбились на группки, слышался приглушенный гомон, голубая дымка, как прозрачное одеяло, лежала посредине между полом и потолком. Майлс заметил, что на пианино опрокинули стакан - лужа сверкающей тесемкой стекала по красному дереву, и на пушистом ковре образовалось мокрое пятно. Томми Мактоуэн со своей последней перезрелой блондинкой - Нормой, или Альмой, или как Как-Ее-Там - сидели на полу и, разбросав пластинки, безуспешно пытались их собрать: клали поверх кучи одну в то время как другие летели в сторону. Над стойкой словно циклон пронесся: уцелело лишь несколько пустых тарелок и обгрызенных кусочков хлеба. "Все это, - с сардонической усмешкой подумал Майлс, - свидетельствует о том, что встреча друзей прошла с потрясающим успехом". Но даже царившее в этой комнате лихорадочное возбуждение не смогло его согреть: озноб, который Майлс, очевидно, принес с собой из библиотеки, не проходил. Он потер руки и, когда это не помогло, |
|
|