"Стенли Эллин. Домашний спектакль." - читать интересную книгу автора

Дрожащей от волнения рукой Эйбл указал на Майлса.
- Я-то продолжу, а вот он... Да знаете ли вы, что наш друг больше
не собирается играть в "Засаде"? Может, вам удастся заставить его
изменить свое решение.
До Бена все еще не доходило, и Майлс в который раз изумился: а ведь
этот жираф написал в "Засаде" несколько вполне приличных реплик!
- Но это невозможно, - изрек наконец Бен. - У вас контракт до тех
пор, пока пьесу не снимут.
- Конечно, - с ехидством продолжал Эйбл, - но ведь он же болен.
Грохается в обмороки. И вы это видели, а?
Гарриет тупо кивнула.
- Да, но никогда не думала...
- И правильно, - перебил ее Эйбл. - Потому что все липа. Ему просто
надоело делать все эти деньги и читать о себе все эти статейки. Потому
он и решил спектакль свернуть. Вот так. Просто взять и свернуть.
Майлс ударил кулаком по ручке кресла, в котором сидел Эйбл.
- Хорошо, - сказал он. - Теперь всем все ясно, но у меня все-таки
есть один вопрос: "Засада" - хорошая пьеса? И если так, почему ее
жизнь зависит от одного актера? А вам не приходило в голову, что
пьеса-то дрянь и что смотреть-то ходят не ее, а меня в ней? Да если я
даже буду читать "Бармаглота", на меня все равно пойдут! Так как же
можно актеру моноспектакля приказать играть, когда он сам этого не
хочет!
- Пьеса хорошая, - закричала на него Гарриет. - Лучшая, в которой
вы когда-либо играли, и если это непонятно...
Теперь Майлс и сам стал кричать.
- Тогда введите другого! Может, она еще лучше станет!
Бен сложил руки и умоляюще протянул их Майлсу.
- Послушайте, Майлс, но вы же знаете: в этой роли видят только вас
и никто другой ее сыграть не сможет, - сказал он. - И войдите в мое
положение. Я пишу уже пятнадцать лет, и это первый успех...
Майлс медленно приблизился к нему.
- Клоун, - сказал он спокойно. - Вы себя хоть немножко уважаете? -
И, не дожидаясь ответа, вышел из библиотеки и хлопнул дверью.
В комнате гости разбились на группки, слышался приглушенный гомон,
голубая дымка, как прозрачное одеяло, лежала посредине между полом и
потолком. Майлс заметил, что на пианино опрокинули стакан - лужа
сверкающей тесемкой стекала по красному дереву, и на пушистом ковре
образовалось мокрое пятно. Томми Мактоуэн со своей последней
перезрелой блондинкой - Нормой, или Альмой, или как Как-Ее-Там -
сидели на полу и, разбросав пластинки, безуспешно пытались их собрать:
клали поверх кучи одну в то время как другие летели в сторону. Над
стойкой словно циклон пронесся: уцелело лишь несколько пустых тарелок
и обгрызенных кусочков хлеба.
"Все это, - с сардонической усмешкой подумал Майлс, -
свидетельствует о том, что встреча друзей прошла с потрясающим
успехом".
Но даже царившее в этой комнате лихорадочное возбуждение не смогло
его согреть: озноб, который Майлс, очевидно, принес с собой из
библиотеки, не проходил. Он потер руки и, когда это не помогло,