"Стенли Эллин. Выройте себе могилу [D]" - читать интересную книгу автора

озадачить и заинтриговать их. О'Тул остановился в дверях, дожидаясь, пока
стечет вода, и чихая так, что, казалось, голова вот-вот оторвется. Без
сомнения, в этот момент он выглядел куда более несчастным и бездомным, чем
любой самый бездомный котенок из тех, что так сильно не любила консьержка
Фатимы.
Натурщица сидела в одиночестве за своим обычным столиком, угрюмо
потягивая второй уже за день перно. Взгляд ее упал на вымокшего О'Тула, она
осмотрела его с ног до головы, и в глазах ее мелькнула искорка интереса. Она
поманила его пальцем.
- Эй, ты. Иди сюда.
Прежде никогда не случалось, чтобы она приглашала кого-нибудь к себе за
столик, и О'Тул обернулся, чтобы посмотреть, к кому же относится
приглашение. Никого не увидев, он ткнул пальцем в грудь:
-Я?
- Ты, ты, дурачок. Подходи и садись. Он повиновался. А Фатима не только
заказала ему бутылку вина, но и велела буфетчику принести полотенце, чтобы
просушить ему волосы. За другими столиками все застыли от изумления, глядя,
как от ее энергичного ухода болтается взад и вперед голова О'Тула.
- Ты что, совсем больной? - сказала она О'Тулу. - У тебя не хватает
мозгов, чтобы догадаться надеть шляпу в дождь? Раз уж тебе приспичило
шляться в такую паршивую погоду, так хоть следи, чтобы не загнуться до
смерти.
- Шляпу? - неуверенно переспросил О'Тул.
- Вот дурак! Это такая штука, которую надевают на голову, чтобы не
промокнуть под дождем.
- А, - отозвался О'Тул. Потом виновато добавил: - У меня ее нет.
И тут все, кто наблюдал эту сцену, замерли в остолбенении: Фатима нежно
погладила О'Тула по щеке.
- Ничего, малыш, - сказала она, - на прошлой неделе у меня в комнате
кто-то забыл свою шляпу. Когда вылезем отсюда, пойдем ко мне, и я отдам ее
тебе.
Вот так неожиданно все это произошло. И вскоре всем, вплоть до самых
закоренелых циников, стало ясно, что Фатима отчаянно влюбилась, и не в
кого-нибудь, а вот в этого одинокого, бездомного котенка. Она теперь
регулярно мылась, тщательно расчесывала свою роскошную гриву, и в кафе она
теперь появлялась в свежевыстиранных платьях. А главное, с ее шеи и плеч
исчезли те самые маленькие красные пятнышки и следы укусов, которыми ее
одаряли случайные ночные посетители, - и это было самой верной приметой
происшедшей в ней перемены.
С О'Тулом Фатима нянчилась, как самая преданная мать. Она поселила его
у себя вместе с мольбертом и прочим жалким имуществом, следила, чтобы он как
следует ел, присматривала за его одеждой и пригрозила, что перережет горло
буфетчику, если еще раз увидит, что он поит ее ненаглядного О'Тула этой
отравой вместо нормального человеческого вина. А еще она пообещала выпустить
кишки каждому, кто осмелится открыть рот по поводу ее протеже.
Никто на Монмартре не сказал ни слова. Собственно говоря, все, за
исключением одного человека, находили ситуацию весьма трогательной.
Исключение же составляла сама мадам Лагрю.
И дело было не только в том, что картины, изображающие обнаженных
людей, оскорбляли чувство приличия мадам, хотя она не раз громко